Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Режим в лагере для политзаключенных женщин оказался не слишком строгим. В бараках было тепло[896], имелась баня; посылки из Москвы доходили без труда. Ольгу и Ирину сокамерницы прозвали «Пастерначки»[897]. Однако пробыли они там недолго. В то время, как их отправили в Тайшет, ГУЛАГ — Государственное управление лагерей — официально расформировали. Через несколько недель Ольгу и Ирину этапировали на запад, в Потьму, в лагерь, где Ивинская отбывала срок в 1950–1953 годах. Весть об их аресте и заключении постепенно просачивалась за границу. Сначала ряд западных писателей и ученых, в том числе Грэм Грин, Франсуа Мориак, Артур М. Шлезингер-младший и Бертран Рассел, писали советским властям, однако их просьбы игнорировались[898]. Рассел, пожилой философ, выступавший за одностороннее ядерное разоружение, писал Хрущеву, что преследование Ольги и Ирины «чрезвычайно затрудняет[899] мой призыв к лучшим отношениям с Россией».

18 января обо всем стало известно официально. «Нью-Йорк таймс» назвала приговор «чистым актом мести»[900] против «ближайшей соратницы и близкого друга Бориса Пастернака, которая стала вдохновительницей романа «Доктор Живаго» и послужила прообразом его героини, Ларисы».

Московское радио откликнулось 21 января[901]. В передаче на английском языке рассказали о контрабанде денег и привели цитату из июльского письма Фельтринелли, в котором он просил Ивинскую не допускать того, чтобы его договоры с Пастернаком попали в руки властей или родственников Пастернака. В передаче говорилось, что Ивинская призналась; под конец иезуитски приводили цитату из «Гамлета» в переводе Пастернака: «О женщины, вам имя — вероломство!» Через неделю в передаче итальянской редакции Московского иновещания пересказали ход судебного процесса с длинным комментарием на итальянском языке[902]: «Мечта о фантастических богатствах довела ее до преступления, и она начала торговать именем Пастернака оптом и в розницу. Чем больше ухудшалось здоровье писателя, тем выше была ставка; даже смерть не помешала ей».

Далее подробно описывалась «целая система конспирации, похожая на те, что обычно описываются в детективах. У них было все: условный язык, тайные встречи, клички и даже средства опознания: итальянская банкнота, порванная пополам, должна была служить опознавательным знаком».

В заключение авторы передачи говорили, что «последняя страница этой отвратительной истории закрыта: Московский городской суд от имени миллионов советских граждан, чью землю пятнают отбросы общества, купленные за доллары, лиры, франки и марки, вынес свой приговор».

На Западе история была еще далека от завершения. В преследовании Ивинской видели продолжение травли Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии. «Здесь, на Западе, люди справедливо задаются вопросом[903], чего можно ожидать, на уровне межгосударственных отношений, от режима, который демонстрирует так мало храбрости и великодушия по отношению к собственным гражданам и так мало уважения к великой культуре, которой — во многом — он является тюремщиком», — писал отставной американский дипломат Джордж Кеннан в письме в «Нью-Йорк таймс». «Таймс оф Лондон» заключала, что «тон радиопередачи слишком мстителен[904], а сама она слишком мелодраматична, чтобы принимать ее за чистую монету».

Усомнились в самой сути дела «СССР против Ивинской». Фельтринелли 28 января заявил[905]:

«Как издатель Бориса Пастернака я отныне предпочитаю воздерживаться от каких-либо заявлений, потому что считаю, что противоречия в данном вопросе не помогут лицам, вовлеченным в дело, — даже семье покойного писателя. Однако неточности, по сообщениям из разных источников, настолько бросаются в глаза, что я считаю своим долгом изложить факт, о котором известно мне лично.

Я лично знаю, что 100 тысяч долларов, переведенных целиком или частично в рубли и пересланных в Москву, взяты со счетов Бориса Пастернака на Западе. Сумма, о которой идет речь, была передана по письменному распоряжению, написанному автором собственноручно и датированному 6 декабря 1959 г.».

Фельтринелли сообщал, что распоряжение попало к нему в марте 1960 года.

«В заключение считаю, что Ольга Ивинская не виновна ни в передаче данной суммы, ни в ее последующем принятии. Во-первых, распоряжение о переводе денег, повторяю, было отдано самим Пастернаком; во-вторых, сам Пастернак пожелал, чтобы сумму, переведенную в рубли, послали либо ему самому, либо Ивинской.

Точно так же нельзя исключить того, что автор, по сути, желал видеть в Ивинской свою наследницу. Поэтому прошу Верховный суд СССР принять во внимание обстоятельства, на которые я ссылался. Все они подтверждаются неоспоримыми документами».