Дело об одноразовом драндулете

Он посмотрел на этих троих, поднял плечи на полдюйма и опустил их. Кивнул вместо приветствия — голова двинулась на два дюйма — что для него равносильно почти поклону.

— Джентельмены — представил я, — это мистер Койот, э… то есть Лобо. Э… я хочу сказать, мистер Динго. Нет — нет, не подсказывайте. Шакал?

Жирный снова сердито посмотрел на меня.

— Лысик, — сказал он, — к сегодняшнему дню твой ум скатился на порог маразма. Я еще помню время, когда у тебя были волосы и ты держал в голове такие сведения, как сколько денег украл Тай Кобб в 1910 году. Почему — никак не могу понять.

Он прошел за свой стол к единственному во всем мире креслу, в котором может удобно разместиться одна седьмая тонны его веса.

С надеждой посмотрел на пресс-папье на столе — кусок окаменевшего дерева, которым когда-то человек по фамилии Дагген воспользовался, чтобы размозжить голову своей жене. Почты под ним не было. Сейчас, когда марки на одно письмо стоят сотню псевдо-долларов, кому вздумается писать письма?

Он протянулся к вделанной в стол кнопке и позвонил — один длинный и один короткий звонок — его сигнал на кухню, чтобы принесли пива.

Трое Чарлзов удивленно пялились на него. Догадываюсь, о чем они думали. Двести восемьдесят пять фунтов мяса — и ни одной унции мускулов.

Франц или Феликс / или как его там, черт побери, зовут/ вошел ковыляющей походкой с пластмассовой квартой пива и стаканом на подносе, поставил его на стол и повернулся уходить. При виде клиентов в его старых глазах появилось некое подобие удивления. Если я его правильно понял, он уже нацелился размахнуться и заказать полдюжины пиццы и фунт салями-синто к ним.

Жирный начал шарить в ящиках своего стола в поисках золотой открывалки, подаренной ему довольным клиентом в те далекие времена, когда клиенты еще бывали довольны нами. Вы только посмотрите на него ему ли заикаться о старческом маразме. У него такая же никудышная память, какой становится моя собственная.

— Вы продали ее пять лет назад, — сказал я.

Встал, подошел к окну и взял кварту пива, уперся пробкой в край стола и тыльной стороной ладони ударил сверху по пластмассовой бутылке. Пробка слетела, хлопнув, и пролилось немного пены, прежде чем я направил ее в стакан.

Отпив большой глоток, он с отвращением посмотрел на напиток и проворчал:

— Теперь пожаловался он, — «шлиц» не отличишь от «шинолы».

Он откинулся на спинку кресла, сощурил глаза, сложил руки на полуакровом брюхе — поза, которую он принимает, когда притворяется, что он еще в состоянии думать — и с надеждой в голосе сказал:

— Если вы джентльмены, хотите проконсультироваться у частного детектива, почему вы не обратились в агентство Пинкертонов или Дола Боннера, или…

— Потому что вы единственный зарегистрированный частный детектив, у которого еще есть лицензия, — ответил Кларк.

— Фу, — фыркнул Жирный, затем помахал пальцем. Лысик, что за ерунда? Чего ради мы должны быть единственным настолько глупым агенством, чтобы до сих пор платить лицензию?

— Я и не знал, что у вас еще есть лицензия, — ответил я. Наверное, там, В Сити-холле, теперь так плохо знают свое дело, что не аннулировали ее.

— Дело обстоит так, Чакки, — обратился я к клиентам, — что сейчас, с точки зрения частного лица, нет ничего нечестного. Раньше большую часть дел составляли разводы, но кому теперь придет в голову жениться? Затем шли ограбления, но с введением Универсальной Кредитной карточки не стало никаких денег, и, кроме вас самого, никто не может потратить ваш кредит. Так что, от ограбления никакого толку. Некоторые большие агентства, такие как Пинкертонов и Бернса, случалось, поставляли корпорациям телохранителей и отряды подонков для Штрейхбрейкерства и других, не менее важных услуг. Но теперь нет никаких забастовок, потому что никто не работает. В прошлом году мы специализировались на убийствах, но с приходом к власти партии мафии состав убийства стал таким резиновым, что у детектива больше не бывает дел об убийстве.

— Наше дело не относится ни к одной из этих категорий, — обиделся Кларк — и не удивительно.

Я отвернулся.

— Действительно, — пробормотал Жирный. Он закрыл глаза, но на спинку кресла не откинулся. Значит, он не думал, а просто страдал, по-видимому от того что не мог придумать отговорку и отвертеться от работы. У него скривились губы. Скривив их раз десять, снова открыл глаза и заговорил:

— Джентльмены, — заявил он, — допустим, меня оскорбляет, когда какой-нибудь свихнувшийся придурок несет чушь. Ну, что же это за загадочное дело, над которым вам хочется, чтобы я помозговал?

— Саботаж, — ответил Кларк.

Жирный открыл слезящиеся глаза, словно от боли.

— Дорогой сэр, — раздраженно пробормотал он. — Разве я похож на человека, способного броситься в борьбу с саботажниками? Или отсутствующий здесь мой помощник, который вот-вот рассыплется, Способен…

— Эй, — запротестовал я.

Но на мой протест он не обратил внимания и продолжал говорить, сердито глядя на трех Чаков.

— Что вы имеете в виду под саботажем? Что саботируется?