Дело о демонах высших сфер

Нас учили добру.

Видимо, плохо учили.

Нас просили о помощи –

Камень в ответ получили.

Это уже было не смешно. Тем более, что доска хоть и располагалась сбоку от писарской, ближе к служебным помещениям и немного в стороне от пути, по которому внутрь попадали жалобщики и просители, все равно могла попасться посторонним на глаза. Мем потер надпись пальцем. Грифель пачкался, но буквы не пропадали. Мем подозвал писаря, спросил:

— Кто автор?

— Юншан, — отвечал писарь, прочитав строчки.

— Кто такой Юншан? — удивился Мем. Никого с таким именем в префектуре он не помнил.

— Поэт, — пожал плечами писарь. — Его казнили лет двенадцать назад. За вольнодумие и оскорбление власти.

— Я смотрю, ты начитанный, — покачал головой Мем. — Здесь это кто написал?

— Я не заметил, — развел руками писарь.

"И преданный, своих не сдаешь", — подумал Мем, но вслух сказал:

— Ты в префектуре работаешь, а не ткань в лавке по полкам перекладываешь. По сторонам смотреть должен. Сотри это. И списки ваши собери и спрячь. Доска объявлений существует не для того, чтобы каждый оставлял на ней все, что думает.

В общем зале инспектор Лурум за своей ширмой писал какие-то бумаги. В темном отводке коридора, ведущем к архиву и к прозекторской, дрожало на стене пятно от света лампы и слышались голоса. Видимо, там тоже меняли замки. Сразу после адмиралтейства Мем заехал домой, пообедать. Солнце пекло нещадно, поэтому он задержался. И сейчас пришел в префектуру через общий с усадьбой сад. Времени было — самый конец рабочего дня. Он обошел префектуру, поднялся в свой кабинет, посмотреть, сдала ли госпожа Мирир рапорт, и узнать, выполнены ли его хозяйственные распоряжения.

Рапорта не было. В кабинете, высунув язык, пыхтел над большой таблицей городской преступности Илан. При виде префекта он, не прекращая водить стилом, привстал с табурета и сразу же спросил:

— Господин префект, если человек переоделся в женское платье, взял топор и пошел в музыкальную академию, к какому разряду это преступление относится?

— В Арденне есть музыкальная академия? — удивился Мем. — У тебя на сколько еще работы?

— Еще на четверть стражи примерно. Просто я два раза переделывал…

— Не торопись, делай аккуратно. Замок в двери заменили?

— Заменили. Вот ключи. Оба.

— Один оставь себе. Когда закончишь — не забудь запереть дверь. Ключ не потеряй и не давай никому. И даже не показывай.

Мем забрал свой ключ и снова спустился в общий зал. Одна из ширм уже была развернута так, чтобы полностью загораживать то, что за ней происходит. Инспектор Лурум из-за своего стола исчез. Насколько мог бесшумно, Мем приблизился к ширме и заглянул за край. Тяжело облокотившись на стол, там сидел доктор Наджед, госпожа Мирир гладила его по спине, а инспектор Лурум раскладывал на листе пальмовой бумаги копченую рыбу и крошащийся, поломанный кусками свежий хлеб. Маленькие деревянные стаканчики под вино или виноградную водку уже стояли на столе, бутылка пока отсутствовала.

— Что за траур? По ком поминки? — осторожно спросил Мем.

Лурум от неожиданности вытянулся по стойке смирно и просыпал на пол крошки с руки. Госпожа Мирир подняла на Мема тяжелый взгляд и сказала:

— Не палите нас снаружи, идите уже или мимо, или внутрь… господин префект.

Мгновение поразмыслив, Мем подвинул ширму и сел рядом с доктором на скамью. Лурум опомнился, достал из ящика еще один стаканчик.

— Так что случилось, доктор? — повторил Мем.

— У вас чертовски сволочная работа, — объяснил Наджед, выпрямляясь и поднимая голову. Госпожа Мирир убрала руку с его спины. — Это в самом деле страшно — видеть все говно жизни в такой концентрации.

— А, — сказал Мем. — У нас со справедливостью оказалось еще хуже, чем у вас в лепрозории? Ну… вы сами попросили. Получайте — не скучайте. Что тут без меня было-то?

На самом деле ничего необыкновенного в префектуре в отсутствие Мема не произошло. Простая и, можно сказать, хрестоматийная история про бессилие и несправедливость.

Инспектор Лурум принял дело по изнасилованию и причинению телесных повреждений, доктор привел девочку в себя, помыл, перевязал, напоил успокоительным. Она назвала имена родителей и имена насильников. Как положено, послали за родственниками, отправили пристава и солдат для задержания. Из пятерых виновных сразу нашли трех, за одним из них мигом примчались родственники с деньгами и стали шуметь в префектуре и искать, от кого здесь можно откупиться. За вторым явилась мать и устроила ему в арестантской камере такую трепку, что его еле вытащили оттуда полуживого. Третий, наглый гаденыш лет пятнадцати, сам был сыном уличного судьи из верхних кварталов, ко всему происходящему относился с издевкой и сразу заявил, что вокруг него "пусть хоть все усрутся", но ему никто ничего не сможет сделать. Четвертый и пятый были двоюродными братьями девочки, догадались, что наделали глупостей, но боялись при этом больше родственников, чем правосудия, и куда-то спешно отчалили из города.