Дело генерала Раевского

КУРГАН ГЕНЕРАЛА РАЕВСКОГО

1

После выступления субъекта всё собрание скомкалось. Против не выступил никто. И никто не продолжил разговора на задуманную тему. Двое, выпив по стакану водки, сели играть в шахматы. Евгению Петровичу кто-то позвонил по телефону, и тот, уговорившись о следующем собрании через месяц, уехал. Хозяин дома принялся рыться в своих бумагах, отыскивая какие-то документы из воспоминаний маркиза де Коленкура, герцога Виченского, личного дипломата Наполеона, посла в Петербурге с 1807 по 1811 год, много постаравшегося в своё время, чтобы не допустить войны с Россией. Кто поосведомлённей, слышал о его книге «Поход в Россию», изданной каким-то небольшим тиражом в середине войны с Германией, но совершенно затем исчезнувшей даже из библиотек или весьма неохотно выдаваемой читателям. Счастливцы же, кому эту книгу привелось подержать в руках, только поднимали возвышенно брови и даже слегка закатывали глаза. Хозяин квартиры принадлежал к этой когорте счастливцев и даже имел многочисленные выписки из неё, которые хранил в потайном каком-то месте, чтобы случайно не попали они на глаза излишне любопытному гостю и не дали повода подозревать хозяина в чрезмерной политической любознательности.

Собрание интеллектуалов как-то незаметно превратилось в обыкновенную компанию выходного дня. Здесь то чокались рюмками, то громко стукали фигурами по шахматной доске, то чистили селёдку и разрезали её столовым ножом. А потом заливисто и отчаянно запел какой-то заморский цыган в сопровождении такого хора, что стало казаться, будто квартира превратилась в табор из сотен поющих и пляшущих.

Кто-то уже заснул, пристроившись полукалачиком на диване хозяина и сбросив на пол чёрные лаковые полуботинки, похожие на огромные чёрные гитары. Гитары — правда, небольшие, миниатюрные — пестрели на его носках, таких же заморских, как и магнитофонная цыганщина.

Но плёнку вскоре заело. И поставили бобину с «живым Окуджавой». Хозяин так и заявил во весь голос на всё прокуренное пространство полуденной квартиры, в которой клубы табачного дыма плавали в полосах солнца, подобно голубым воздухоплавательным гитарам. Хозяин громко включил магнитофон, плёнка пошипела, и негромкий певучий голос с раздумчивой агрессивностью запел:

Уж так повелося у нас на веку:
на каждый прилив по отливу,
на каждого умного по дураку —
всё поровну, всё справедливо...

И кто-то громко захлопал в ладоши. А кто-то протяжным, подхмелевшим голосом возразил:

   — Уж никак нет. Никак нет, господа. Уверяю вас, что дураков у нас гораздо и гораздо больше, чем умных. И так исстари. Куда же дальше идти, возьмём хотя бы ныне обсуждаемую войну. Если бы у нас умных было поровну с дураками, француза никогда бы не пустили в Москву...

   — И не спалили бы Москву, святыню, древнюю столицу, своими собственными руками, — поддержал кто-то от шахматной доски.

И оттуда же, от шахматной доски, какой-то третий голос резко возразил:

   — Уберите эту русофобскую галиматью. Я никому не разрешу у всех на глазах позорить русского человека и оклеветывать его...

И над шахматною доскою взмыла в воздух костлявая рука, держащая за голову чёрного коня, и задумчиво повисла. И тот же голос уже медленно и озабоченно произнёс:

   — Интересно, что здесь у нас в эндшпиле разворачивается. По-моему, смешались в кучу кони-люди. Больше ничего. Кони-люди, этакие особой породы военные существа вроде кентавров...

И в это время раздался звонок в дверь. Звонок резкий и властный, как голос судьбы. Но на него никто не обратил внимания.

Я прошёл сквозь дым к входной двери и открыл её. Перед порогом стоял неопределённого возраста тип, сероволосый и сероглазый крепыш, в зелёной, крупной вязки кофте с засученными по локоть рукавами, из-под которых тянулись мятые сатиновые рукава рубашки чёрной. На затылке типа этого сидела голубовато-серая, тоже вязаная, кепка с торчком выправленным толстым козырьком, и блестел в улыбке золотой зуб. Зуб сиял чуть поскромнее солнца, а улыбка вокруг зуба переливалась всеми цветами радуги.

   — Машину заказывали? — спросил тип беспечно.

   — Да, — ответил я и оглянулся на компанию.

   — Бывает, — улыбнулся понимающе тип. — Я, стало быть, шофёр. Я сижу в машине и жду уже целых полчаса.

   — Ну сами видите, — простёр я руки в сторону компании.

   — Бывает, — согласился шофёр. — Мы на всякое насмотрелись.

   — Как видите, — пожал я плечами.

   — А жалковато, — вздохнул шофёр, — я было так настроился на Бородинское сражение, тем более в день такой юбилейный. Сегодня многие туда моторы заказывают.

   — Ничем помочь не в состоянии, — вздохнул я грустно.

Шофёр глянул на меня снисходительно:

   — А может, кто хочет поехать? Или хотя бы вы сами. Вы, я вижу, настоящий патриот.

   — Ну какой я патриот, — пришлось мне развести в двери руками, — патриоты настоящие они. Я так, за компанию.

   — А вы спросите их, — подсказал шофёр, — может, есть всё же такие, кто родину не пропил.