Дело генерала Раевского

Тут один из присутствующих попросил дать ему «слово для реплики». Это был странный человек с совершенно неопределённой внешностью. Невозможно было сказать, сколько ему лет: может быть, двадцать, может быть, сорок, а то и за пятьдесят. Нельзя было предположить и его профессии. Это не рабочий, не инженер, не преподаватель, не юрист, не тренер какой-нибудь футбольной команды. Но почему-то совершенно определённо можно было подумать, что это не официант. Да, никакой официант вообще: ни в столовой, ни в закусочной, ни в ресторане, ни даже в обкомовской либо кремлёвской столовой, — как всем известно, официанты выглядят порою внушительней генералов, космонавтов и народных артистов, рядом с которыми сам фельдмаршал Кутузов — по словам кандидата исторических наук, спаситель всего российского отечества — показался бы простаком.

И лицо у этого человека было какое-то неопределённое. Всё вроде было в нём на месте: и нос, и губы, и глаза, и даже родинка чёрного цвета величиной с пуговицу от бюстгальтера, и такая же родинка под мочкой левого уха... Но ни о чём этом ничего определённого сказать было нельзя, особенно в такой ясный, застольный и весьма исторический день. Единственное, что можно о нём было сказать: человек этот — субъект, субъект в серой кофте крупной домашней вязки, которую, может быть, ещё при лучине вязала его бабушка.

Субъект встал, посмотрел на всех поочерёдно, посмотрел пристально и многозначительно, да произнёс:

   — Господа, товарищи, граждане и люди вообще всякого государственного сословия, — начал он торжественно, — не могу не выразить моего крайнего изумления по поводу того, что я постоянно слышу и читаю о том странном историческом явлении, которое принято называть у нас Отечественной войной тысяча восемьсот двенадцатого года и которое было причиной одного из самых кровопролитных, самых примитивных и самых бесполезных сражений в истории человечества...

Субъект прервался, видимо, для того, чтобы перевести дыхание, а в комнате наступила такая тишина, которая наступает, когда под ногами у человека крутится готовая разорваться граната.

Кандидат исторических наук потянулся было за полупустой бутылкой водки и поднял бы её над столом, но вдруг замер с этой бутылкой в руке как бы в оцепении.

   — Мне глубочайше жалок этот так называемый спаситель русского народа, кабинетный фельдмаршал, позорно битый под Аустерлицем, а до того нагло обманувший молодого, неопытного и доверчивого императора россов и всю кампанию одна тысяча восемьсот двенадцатого года, думавший только о том, как бы вновь на старости лет не быть отшлепанным по дряхлому заднему месту, теряющий остроту и силу своего таланта, а вследствие этого зарвавшийся император французов, как тогда говорили — «галлов». В сущности, поведение всех главных действующих лиц величайшей трагедии всех народов Европы того времени от океана до Москвы было преступным.

Мужчина с мощным басом и золотистым коком над высоким лбом медленно поднял на выступающего люто багровеющее лицо, и сразу бросилось в глаза, что и само лицо его тоже, как говорится, с особой приметой. По мере наливания лица багровостью от правой брови через переносицу под левый глаз проступил белый тонкий шрам, словно кто-то когда-то полоснул Евгения Петровича бритвой. Впрочем, во времена молодости Евгения Петровича, когда по нашим послевоенным городам бродили орды малолетних да и великовозрастных хулиганов, нарваться на такой шрам особого труда не составляло. Тогда была пора так называемых немотивированных преступлений. «Пописать мойкой», то есть — на жаргоне — полоснуть бритвой, могли кого угодно: на улице, в трамвае, на сеансе в кино. Это считалось признаком удали и широты характера. Это было давно.

А сейчас Евгений Петрович молча смотрел на такого неожиданного оригинала, наливая багровостью белый шрам, и, казалось, мучительно старался понять, откуда взялся здесь такой оригинал. В наше время. В таком возрасте, ведь всех таких давно уже вычистили из общества. Здесь! Где, по идее, должны были бы присутствовать только свои, отменно добропорядочные люди.

Между тем оригинал не останавливался: