Впрочем, ничего нового или интересного я не узнала. Подъехала машина, из нее вышла женщина, которую Паула позже опознала как Анну. Эта женщина зашла в дом, причем Паула не заметила, открыла ли она дверь ключом, или дверь не была заперта. А ровно в три прозвенел будильник, напоминая про лекарство, и Паула пошла на кухню, поскольку лекарство нужно было принимать во время еды. Вот и вся история.
— А раньше Вы эту женщину видели? — спросила я.
Она забавно скосила глаза куда-то к потолку, скорчила гримаску и заметила, что, лишь проводит время у окна, но за соседями не шпионит. Я тут же уверила ее, что ни в коем случае не подозреваю ее в чем-то неприличном.
— Может быть случайно что-то заметили? — с надеждой и кротостью в голосе спросила я.
— Знаете, так между нами, эта пара, я имею в виду этих, — она показала пальцем в сторону дома Креченских. — Так вот, они были очень странными.
— Это как? — улыбнулась я.
— А Вы не улыбайтесь, не улыбайтесь, молодая леди, — покачала головой Паула. — Я, знаете ли, очень наблюдательная. Вот когда мы жили еще в старом доме, я сюда пять лет назад переехала. Дом знаете, поменьше, содержать дешевле.
— О, я не сомневаюсь, что Вы не только наблюдательная, но и очень прозорливая…
Про прозорливую я, наверное, загнула, но мне просто ничего не пришло в голову. Я хотела вернуть Паулу в русло разговора о Креченских.
— Спасибо, — поблагодарила меня Паула и продолжила:
— Так вот, когда мы жили в старом доме, то мы с соседями почти не общались, они были такими снобами. Джордж работал в мэрии и считал себя очень важной птицей, ну а про Оливию, его жену, я и не говорю. Та вовсе считала себя принцессой. И как-то раз я захожу в закусочную в Кэнтоне. Вы знаете, где Кэнтон?
Я кивнула.
— Этой закусочной уже нет, она была как раз напротив заправочной станции на Мейн стрит. Я села у окна, и мне как раз была хорошо видна эта станция. И вдруг подъехала машина с открытым верхом, а в ней Оливия с каким-то мужчиной. Мне этого хватило, чтобы приехать домой и сообщить своему толстяку, что у Вулманов, наших соседей, далеко не все гладко. И, представляете, через полгода они развелись, продали дом и разъехались, — Паула довольно рассмеялась. — После того случая мой старик стал говорить, что у меня глаз-алмаз.
Я закивала головой:
— Да, да, Паула, именно так. Глаз-алмаз! Как здорово подмечено! А что про Креченских?
— А, про этих-то. Да, знаете, я как-то поехала Уол-Март за покупками. Выехала из дома и свернула направо. Я всегда поворачиваю направо, так как с Восемнадцатой я потом по Саммит еду до Двенадцатой, а там прямиком до Уол-Марта. Я всегда езжу в восточный, там больше выбор.
Я не решалась ее перебить, чтобы не обидеть, хотя мне не терпелось узнать, что же такого заметила Паула по дороге в Уол-Март. Наконец, рассказав мне про то, как она добирается до супермаркета, Паула сообщила, что, проезжая мимо дома Креченских, видела как Софья садилась в машину, за рулем которой сидел мужчина.
— Вы его рассмотрели, Паула?
Она развела руками.
— Если бы я знала, я бы его как следует разглядела, а так…
— А марку машины? Что это была за машина?
— Не знаю. Я старые машины различала, а эти новые, знаете, все одинаковые.
— Ну, а большая машина была или обычный седан?
— По-моему, седан, но я не разглядела хорошенько.
— А цвет?
Она покачала головой:
— Говорю же Вам, что я не запомнила.
— Давно Вы их видели?
— Где-то по осени, уже было ясно, что Лоре надо делать операцию. У меня тогда и настроение все время подавленное было…
Она замолчала.
— Вы бы его узнали, этого мужчину? — с надеждой спросила я.
Она вздохнула:
— Не знаю. Я видела его мельком и только в профиль.
Описать мужчину она не смогла, правда заметила, что Софья была нарядно одета и в туфлях на каблуках.
— Вы запомнили, что она была на каблуках? — удивилась я.
— Конечно, — фыркнула Паула. — Она так неумело на них вышагивала.
Я спросила про Володю, но его Паула ни с кем не застукала.
— А с соседями Креченские общались? Не заметили?
Паула порылась в кармане и достала пачку сигарет. Я немного удивилась. Она, не торопясь, вынула сигарету из чуть помятой пачки, нащупала в другом кармане длинный желтоватый мундштук, достала зажигалку из огромного цветочного горшка, что занимал почти весь небольшой кофейный столик рядом с ее креслом, и закурила.
— Я не предлагаю Вам, простите. Для двоих курящих эта комната слишком мала, — заявила она, стряхивая пепел все в тот же горшок, где хранилась зажигалка и из которого тянулось к свету, то есть к окну, очень кудрявое растение с бордовыми почти листьями. Я заверила ее, что не курю.
— А зря, — парировала она. — Это такое удовольствие!
И засмеялась каким-то булькующим смехом. Я ждала пока она накурится и расскажет мне еще что-нибудь интересное про соседей, за которыми она, сомнений у меня уже не было никаких, с увлечением шпионила.