Делегат грядущего

— Много ты понимаешь! — внушительно произнес Насретдин. — Ты молод еще. Не для себя режем, — наш колхоз велик, мы можем помнить законы гостеприимства. Не каждый день у нас бывают такие гости!

Азиз колебался: в самом деле, что может быть плохого в хорошем гостеприимстве? — подумал и не стал возражать.

Дехкане потрошили барана, чистили ковры, несли из колхозных амбаров сушеные фрукты, велели женам печь сдобные — на сметане и масле — лепешки. Насретдин сходил к себе в дом и переоделся в шелковый чистый халат, долго лежавший на дне сундука.

«Нет на свете человека, который не любил бы внимания к себе, — рассуждал Насретдин, распоряжаясь поспешными приготовлениями. — Пусть покинет нас с довольством в душе».

Хурам пришел в кишлак, и дехкане знали, что это большой начальник. Издали присматривались к нему и про себя гадали: чего им от него ждать?

Новый начальник направился не в правление колхоза, а в дом сельсовета, и долго сидел там, и послал за раисом, и все видели: Насретдин в ярком халате торопливо прошел в сельсовет.

Издавна повелось: когда власть приезжает в кишлак, сначала бывает достархан, а потом вершатся дела. Таков старый обычай вежливости, это правильно и естественно, — кому приятно работать на голодный желудок?

Но из сельсовета Хурам вместе с Азизом и Насретдином сначала направились на поля. И несколько любопытных на почтительном расстоянии последовали за ними.

Разграниченные арыками поля простирались до самой реки Рум-Дарьи. Хижины и шалаши полевых станов виднелись на каждом участке. Земля была голой, неготовой к севу. Ее надо было поливать еще и еще. На одном из ближайших участков работали женщины. Узнав среди них Лола-хон, Хурам направился, к ней.

Лола-хон уткнула в землю кетмень, обтерла ладонь подолом красного платья, спокойно приняла протянутую руку Хурама.

— Здравствуй, товарищ, — сказала ему с простотой.

Хурам не показал, что замечает глубокие тени под ее печальными проплаканными глазами:

— Ты бригадир?

— Да… Вот женщины — все из моей бригады.

— Хорошо работаете?

— Работали хорошо. Теперь плохо работа пойдет. Воды нет.

Арыки, прорезавшие участок, действительно были сухи.

— Почему нет? Полагается же вам по норме?

Лола-хон враждебно взглянула на Насретдина:

— Его спроси, почему не дает?

— Ее бригада всю норму себе взяла. Другим тоже дать надо, — поспешно ответил Насретдин.

— Неправда. Абдуфато сам у меня украл. Почему для его бригады нет нормы?

— Кто такой Абдуфато?

— Соседний участок, — вмешался Азиз. — Вон тот, видишь? Лола-хон правильно говорит.

По арыкам соседнего участка, поблескивая на солнце, бежала вода. Хурам выслушал гневные выпады Лола-хон и путаные объяснения Насретдина. Женщины, побросав работу, прислушивались. Вызванный Азизом с соседнего участка, вразвалочку подошел черный, с лицом, усыпанным крупными оспинами, Абдуфато.

Уверенно заявил, что берет для своей бригады воду по праву, — и по норме полагается, и раис разрешил.

— Сейчас вернемся в кишлак, ты покажешь мне нормы, — наконец заявил Хурам Насретдину. — Я должен сам разобрать это дело… А ты, Лола-хон, приходи на собрание. Там скажешь все… И ты, Абдуфато, тоже… Пошли дальше…

Во второй половине дня, осмотрев все поля, Хурам вместе с Азизом и Насретдином вернулись в кишлак. Хурам порядком устал и, оказавшись под огромным карагачем, посреди застланного коврами двора правления колхоза, с удовольствием опустился на подкинутые ему раисом подушки. Дехкане медленно входили во двор, размещались вокруг на коврах, вполголоса беседовали между собой. Женщины в паранджах, как темные нахохленные совы, усаживались отдельно, над головами мужчин, на высокой террасе. Величественный карагач возносил шаровидное сплетенье ветвей к высоким ветрам, а Хурам, привалившись к его двухсотлетнему стволу, перелистывал принесенные из правления бумаги.

Собрание началось докладом Хурама об учреждении политотдела. Дехкане слушали внимательно, но достаточно равнодушно. Хурам, отлично понимая, что цели и задачи политотдела выяснятся по-настоящему только из самой его работы, а не из докладов о нем, свел доклад к краткому сообщению.

Дехкане заговорили о ходе пахоты и о готовности к предстоящему севу.

Собрание прервалось, когда, шагая через ноги сидящих, приближенные раиса внесли во двор скатерти, блюда и огромный дымящийся котел ароматного плова. Дехкане раздвинулись, скатерти мгновенно легли между ними. Хлопотливые голоса, звон расставляемых пиал, треск раскалываемых грецких орехов заполнили наступившую тишину.

Хурам с удивлением глядел на неожиданные приготовления к пиршеству: на гору риса в котле, увенчанную кусками жирной баранины; на Насретдина, торопливо швырявшего в деревянную чашку тонкие ломти печенки; на вареную голову барана, услужливо подставленную к его ногам.

— Что это значит? — нахмурясь, шепнул он Азизу. — Кто приказал резать барана?

— Кушать немножко будем, — простодушно ответил Азиз. — Потом собрание продолжать. Хороший баран!

— Вижу, хороший! — рассердился Хурам. — Ты, что ли, приказал резать?