Делегат грядущего

— Не обиделся — значит, парень хороший!.. А насчет легковой машины — спасибо тебе, конечно, а только не придется мне кататься на ней…

— Это почему же?

— Потому что у тебя машины не будет. Хо-хо… Это ты слишком размахнулся! Знаем мы, как присылают сюда легковые машины. Нам всем обещано, исполкому в первую очередь, а до сих пор нет ни одной… Поехать на станцию — амовскую трехтонку приходится брать. Во мне самом только одна десятая тонны, так растрясет все мясо и кости — аллаха позабыл, и то вспомнишь!

— А я тебе говорю — будет у меня машина на днях. Раз Цека обещал — значит будет.

Баймутдинов фамильярно хлопнул по плечу Хурама и сказал иронически:

— Знаем… Хоть Цека, хоть кто хочешь… Ты вот, я слыхал, в чайхане живешь, начальник политотдела, комнаты не можешь добиться!.. Сказал бы мне сразу, как приехал, была б тебе комната! А тоже: легковая машина!.. Ну, ты, дорогой товарищ Хурам, не обижайся… Ты немножко по-русски рассуждаешь, торопишься, на тебе еще ленинградский запах, там все очень торопятся… У нас в Средней Азии, сам знаешь, очень торопиться нельзя, вредно торопиться у нас — солнце горячее, печенку испортишь… Мы, конечно, тоже за темпы кладем свою голову… А получается тихо… Поживешь у нас, тоже тише немножко станешь… Забыл разве нашу таджикскую поговорку: кувшин новый, и вода в нем холодная?

— Куза-и-ноу, оби хунук… — насмешливо повторил Хурам. — Надо б забыть — скверная поговорка!.. Нет уж, давай не спорить. Вот что, товарищ Шафи, — неожиданно повернулся Хурам к кооператору, все время сидевшему молча, — вы сейчас в Лицо Света?

— Правильно, товарищ начальник политотдела… К себе…

— Ну и я с вами пойду… Тут пешком недалеко. А мне давно туда надо…

— Вот и хорошо… — обрадовался Баймутдинов. — Приятная компания — идти весело… Товарищ Хурам… Другой раз приходи в исполком, пожалуйста, я всегда тебе лошадь достану…

Взяв Хурама под руку, Баймутдинов провел его через двор и простился у выходной двери. Шафи шел по улочке, охотно отвечая на расспросы Хурама о колхозных делах. Но, дойдя почти до шоссе, вдруг, будто вспомнив о чем-то, остановился.

— Ай, товарищ Раниев. Я старый ишак, голова пустая… Вы идите, пожалуйста, вперед… Шайтан у меня в голове: вот я забыл у товарища предисполкома свои бумаги… Одно заявление в Таджикторг еще нужно составить… Придете в Лицо Света, пожалуйста, зайдите в кооператив, я через час тоже там буду…

И, рассыпав почтительные извинения, Шафи степенно побрел назад, приподнимая пальцами полы своего шелкового халата, словно опасаясь забрызгать их уличной грязью.

Через час, уже невдалеке от кишлака Лицо Света, Хурам, случайно взглянув поверх садов на ближайшую красноцветную гору, заметил вдали на косогорной тропе всадника, скакавшего торопливой юргой в направлении к кишлаку. По памирской привычке разглядывать всякого путника Хурам сощурил глаза и, узнав в уменьшенной пространством фигурке Шафи, беззлобно, сам себе, рассмеялся:

— Вот циркач!.. Это, значит, или Баймутдинов мне все наврал и дал ему свою лошадь, или, верней, сам он приехал туда на лошади и решил скрыть ее от меня, думал, я у него заберу… А теперь катит стороной, чтоб мне на глаза не попасться… Ну и публика!..

Глава четвертая ДЕНЬ В КИШЛАКЕ ЛИЦО СВЕТА

Разные бывают причины к тому, чтоб человек за два дня переменился необычайно. Неделю назад Насретдин ничем не обращал на себя внимания жителей кишлака Лицо Света. Ходил по улицам в старом халате, всегда сосредоточенный и немножко угрюмый. Часами просиживал в чайхане, втихомолку жалуясь давним друзьям на налоги, на нестерпимую бедность, на порядки, которые меняются чуть ли не каждый день… Работал на поле не спеша и не напрягаясь, — стоит ли ломать свои кости неведомо для чего?

Был праздник, и раис колхоза остался лежать на площади, и на похоронных носилках его отнесли к подножью того холма, на котором поет ветрами полуразрушенный ханский мазар. И новым раисом выбрали Насретдина, а кое-кто намекнул ему, что такое счастье даром не выпадает. И сразу преобразился плотнолицый, сосредоточенный Насретдин. Голос его зазвучал увереннее и громче, в походке его каждый мог почувствовать власть, и уже не смиренно, как прежде, а самодовольно и надменно разговаривал он с дехканами, чтобы поняли они, что раис Насретдин любит уважение и почет.

Он сидел на террасе большого дома правления и, отдуваясь, пил чай, когда во двор заехал Шафи и, не спешиваясь, сказал ему, что сейчас в кишлак Лицо Света придет Хурам.

— Он большой человек, — добавил Шафи. — Не смотри, что придет он пешком. Надо встретить его как гостя. Пусть видит он, как мы уважаем его!

Шафи отъехал, и Насретдин сразу заторопился. Позвал дехкан и велел им мести двор, сбирать скатерти и ковры, привести и зарезать барана и готовить хороший — с изюмом, с курагой и виноградными листьями — из прозрачного кашгарского риса плов.

— Зачем будешь резать колхозного барана? — сердито спросил вошедший во двор Азиз. — Ты знаешь постановление?