– Некорректная постановка ответа, – сказала Дора Гая и взяла ступню. – От имени «Треста Големов» я забираю этого голема. Если ты сможешь доказать свое право на владение, мы уплатим тебе положенную сумму.
– Ах, если бы все было так просто, – сказал Думминг, вежливо отбирая у нее ступню. – Видишь ли, если вынести Диковинную Находку из комнаты дольше чем на четырнадцать часов четырнадцать секунд, Бюро прекращает работать. В прошлый раз три месяца ушло на то, чтобы снова запустить его. Но ты заглядывай в любое время, чтобы лично убедиться, что мы ее, гм, не обижаем.
Мокриц положил руку на плечо Доры Гаи, чтобы предотвратить инцидент.
– Она очень ревностно относится к големам, – сказал он. – Трест постоянно их откапывает.
– Это похвально, – ответил Думминг. – Я поговорю с доктором Иксом. Он глава кафедры Посмертных Коммуникаций.
– Посмертных ком… – начал Мокриц. – Разве это не то же самое, что некрома…
– Я сказал
– Ничего в этой беседе не показалось тебе нормальным? – спросил Мокриц, когда они вышли на солнечный свет.
– Мне показалось, все прошло очень хорошо, – ответила Дора Гая.
– Не так я представлял себе твое возвращение, – сказал Мокриц. – К чему такая спешка? Что-то случилось?
– Мы нашли четырех големов на раскопках.
– Это же… хорошо, так? – уточнил Мокриц.
– Да! И знаешь, как глубоко они были?
– Ума не приложу.
– Угадай!
– Я не знаю! – ответил Мокриц, ошарашенный внезапной необходимостью играть в угадайку. – Двести футов? Это более чем…
– Полмили под землей.
– Быть такого не может! Это глубже угля!
– Ты не мог бы потише? Мы можем пойти куда-нибудь и поговорить?
– Как насчет… Королевского банка Анк-Морпорка? Там есть приватная столовая.
– И нас туда пустят?
– О да. Я на короткой ноге с председателем банка, – сказал Мокриц.
– Да что ты говоришь?
– Так и есть, – сказал Мокриц. – Не далее как сегодня утром он вылизывал мне лицо!
Дора Гая остановилась и уставилась на него.
– Неужели? – протянула она. – В таком случае вовремя я вернулась.
Глава 7
Солнце светило в окна банковского обеденного зала и заливало светом олицетворение совершенного блаженства.
– Тебе стоит продавать на это билеты, – проговорила Дора Гая мечтательно, подперев подбородок рукой. – Люди, страдающие меланхолией, будут приходить сюда и исцеляться.
– Согласен, непросто наблюдать такое и унывать, – отозвался Мокриц.
– С каким энтузиазмом он пытается вывихнуть себе челюсть, – отметила Дора Гая.
Шалопай громко проглотил последний кусок липкого ирисового пудинга. Он с надеждой заглянул в миску, на случай, если там осталось еще. Такого никогда не случалось, но Шалопай был не из тех собак, которые отчаиваются перед лицом закона вероятности.
– Итак… – сказала Дора Гая, – чокнутая старушка – хорошо,
– Мне кажется, моя секретарша, кхм, положила на меня глаз. Ну как «секретарша». Это она так решила, что она моя секретарша.
Иные невесты в ответ на это расплакались бы или раскричались. Дора Гая расхохоталась.
– И она голем, – добавил Мокриц.
Смех стих.
– Это невозможно. У них такого не бывает. И вообще, почему голем решил, что он женщина? Такого раньше не случалось.
– Не сомневаюсь, раньше эмансипированные големы встречались нечасто. К тому же с какой стати ему думать, что он – мужчина? А еще она строит мне глазки… то есть ей, наверное, так кажется. Это дело рук наших кассирш. Я ведь не шучу. Проблема в том, что и она тоже.
– Я с ним поговорю… с ней, если ты настаиваешь.
– Вот и хорошо. И еще кое-что, тут у нас один человек…
Из-за двери высунулась голова Эймсбери. Он был влюблен.
– Не желаешь ли еще рубленых биточков, госпожа? – спросил он, играя бровями и как бы намекая, что прелести рубленых биточков – это таинство, ведомое совсем немногим[9].
– А еще остались? – Дора Гая посмотрела в тарелку. Даже Шалопай не управился бы лучше, а она управилась уже с двумя.
– Ты хоть знаешь, из чего это сделано? – спросил Мокриц, который снова довольствовался омлетом, приготовленным Пегги.
– А ты?
– Нет!