Четыре года спустя аргентинский опыт показал, что при отсутствии заранее согласованных процедур и механизма реструктуризации суверенного долга на международном уровне и должнику, и кредиторам может быть причинен излишний экономический ущерб, которого в противоположном случае можно было бы избежать. В случае России это был первый раз начиная с 1930-х гг., когда крупная страна намеревалась навязать в принудительном порядке реструктуризацию своих внутренних суверенных ценных бумаг с фиксированным процентом. Здесь, кстати, стоит вернуться к расхожему мнению, что в отношениях с Россией МВФ исполнял указания министерства финансов США, и еще раз подчеркнуть, что Камдессю категорически не согласился с «частным» предложением Рубина и настаивал на ином подходе.
В воскресенье поздно вечером Чубайс пришел к Одлингу-Сми в его номер в отеле, и они связались с Камдессю, который на следующий день вылетал из Парижа в Вашингтон. Их разговор длился 45 минут, и я слышал только реплики Чубайса. Он был сильно раздражен, и временами его тон становился даже угрожающим. Но Камдессю стоял на своем. В конце концов они договорились, что в правительственном заявлении не будут названы параметры реструктуризации, а кредиторов пригласят принять участие в выработке приемлемого подхода. Камдессю согласился тогда в осторожных выражениях поддержать такое заявление.
Мы договорились снова встретиться рано утром на следующий день, еще до распространения правительственного заявления. Российская сторона по-прежнему хотела заручиться если не одобрительным заявлением фонда, то хотя бы каким-то выражением понимания с его стороны по поводу предпринимаемых трудных шагов.
И опять, несмотря на особое внимание к этому вопросу, на утренней встрече в кабинете Кириенко нам так и не дали ознакомиться с проектом заявления. Дискуссия прошла впопыхах и, конечно, в более благожелательных тонах, нежели накануне поздно вечером, но касалась она опять почти исключительно условий реструктуризации ГКО.
В 9 часов 30 минут 17 августа заявление было наконец передано средствам массовой информации. План правительства включал три комплекса мер. Во-первых, устанавливался новый валютный коридор (в границах от 6 до 9,5 рубля за доллар), который должен был замаскировать плавающий обменный курс рубля и его снижение до конца года до уровня примерно 9 рублей за 1 доллар. Во-вторых, вводился трехмесячный мораторий на погашение внешних долгов российских банков. В-третьих, предусматривалась обязательная реструктуризация долга по ГКО/ОФЗ, об условиях которой предстояло договориться с кредиторами.
К этому моменту российский внутренний долг насчитывал примерно 340 млрд рублей (55 млрд долларов по тогдашнему курсу), а внешний долг, который на две трети был наследством советского времени – примерно 150 млрд долларов. К этому нужно добавить обязательства коммерческих банков, включавшие фьючерсные рублевые контракты общей стоимостью примерно 6 млрд долларов, которые были подписаны западными инвесторами, желавшими захеджироваться от возможной деноминации. На мировых рынках очевидны были опасения того, что обвальный дефолт российских банков вызовет цунами в мировой экономике.
Только что открывшиеся рынки тут же ухнули вниз. При этом никто не позаботился о том, чтобы срочно закрыть рынки. На ММВБ торги еще какое-то время продолжались, из-за чего впоследствии поступил целый ряд исков в суды [194] . На рынках в России и за рубежом царила полная неразбериха, и даже при том, что за выходные было много утечек информации, понятно, что сообщение послужило для всех шоком. Тем временем МВФ тоже выступил с заявлением и в сдержанных тонах поддержал действия властей.
До сих пор непонятно, зачем понадобилось создавать всю эту неразбериху, почему правительство готовило пакет «на коленке», не прибегнув вплоть до публикации заявления к услугам хотя бы своих отнюдь не дешевых иностранных юридических и финансовых консультантов. Не было предусмотрено никакого механизма для разъяснения практических последствий сделанного заявления и для обработки бесчисленных запросов, посыпавшихся от растревоженных инвесторов и их юристов.
17 августа 1998 года в России стали называть «черным понедельником». С моей точки зрения, те события стали водоразделом в развитии российской экономики и одновременно наихудшим результатом политической грызни на верхних уровнях власти. Однако важно понимать, что и после правительственного заявления главные причины кризиса никуда не исчезли, поменялась только их экономическая и политическая форма.
Августовский кризис потряс не только Россию, но и весь мир. Дефолт России и ее односторонний мораторий на погашение долгов дали о себе знать на глобальных рынках и чуть было не спровоцировали крупный международный финансовый кризис [195] .