Читаем Дефо полностью

Когда Дефо посмотрел шекспировскую «Бурю», то, кроме ситуации – остров и мудрец на острове, отметил еще и ту сцену, где духи, аукаясь и откликаясь, заводят подгулявших моряков в чащу леса. На этом Дефо, как «дух», построил свои отношения с читателями: «аукаясь», показывая разные правдоподобные подробности, ведет он за собой нас через всю книгу… И все так просто.

После «Робинзона Крузо» литература, английская и мировая, продолжала свое движение вместе со временем, развивалась, открывала новые средства повествования, изображения, анализа, а потом вдруг вспоминала Дефо и возвращалась к нему, как бы сверяясь с нормой. Так, на рубеже прошлого и нынешнего веков прозаики, изощрившиеся в приемах до предела и, казалось бы, далеко ушедшие от него, именно у Дефо нашли много «современного». Простой и ясный слог, который сам Дефо называл «домашним», умение смотреть на «современность» исторически, трезво и проницательно, способность показать «современного человека» частицей истории – такова «норма Дефо».

<p>СЕРЬЕЗНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ И НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ</p>

– Ха-ха-ха!

– Охо-хо-хо!

– Ну, штурман, потешил!

Кроме табачного дыма, кают-компания «Веймута» наполнилась еще и хохотом. Долго не могли успокоиться «морские волки». Наконец сам капитан сквозь слезы из себя выдавил:

– А ну валяй, рассказывай еще раз! Несколько голосов сразу стали требовать:

– Про козу давай!

Но рассказывать уже больше и не нужно было. Одного слова «коза» оказалось достаточно для того, чтобы капитана скрючило от нового приступа смеха. Второй штурман так зашелся, что едва не проглотил дымящейся трубки. А шкипер встал на четвереньки и заблеял: «Бе-е-е!» Веселью не было границ.

– Да, – проговорил капитан в тишине и задумчивости, какая бывает после шума и хохота, – уж это, я понимаю, приключения! А по книге выходит, что ты все больше священное писание читал.

Еще похохотали.

– Нет, – вставил свое слово капитан, – наверное, ты ему сам все не по правде рассказал.

– Клянусь честью моряка, говорил все как есть!

– Стало быть, он забыл или напутал что-нибудь…

– Так ведь у него же мои бумаги были.

– Какие еще бумаги?

– Писанные и переданные ему вот этой самой рукой! – отвечал первый штурман, вытянув вперед свою руку, на которой опытный взгляд без труда различил бы и следы цепей, и царапины, нанесенные то ли в труде, то ли в драке.

– Брешешь!

– Слово моряка! Спросите госпожу Дамарис Даниель из Бристоля, дело было у нее на глазах, в ее доме, где я тогда квартировал.

Если бы в ту минуту «Веймут», стоявший на Плимутском рейде, взял курс на Бристоль и кому-нибудь из команды вздумалось проверить слова первого штурмана, то, безусловно, госпожа Дамарис оказалась бы налицо. Да, мореход Александр Селькирк останавливался у нее… дай бог память… лет с десяток тому назад. Грубоватый господин, ну, моряк как моряк, зато денег у него тогда было хоть отбавляй. Платил за квартиру исправно. Да, беседовал он с каким-то сочинителем (имени не припомню) и рассказал ему свою историю. Все верно, только надо учесть, что узнала все это госпожа Дамарис от того же Селькирка. Нет, сама она видеть ничего не видела. Но он ей так сказывал. (Попали эти «факты» даже в Британскую энциклопедию и приводились в ней по меньшей мере до издания шестнадцатого, до наших дней.)

– Ладно, – проговорил первый штурман, – я на этого сочинителя не в обиде. Пусть его пользуется за счет бедного моряка.

– Хозяин, за рукописью пришли!

– Сейчас, сейчас, – отозвался Дефо, не отрывая глаз и руки от бумаги.

Но пришедший уже стоял на пороге.

– Все пишешь? – загремел он. Это был Тейлор, издатель.

– Все пишешь, – шумел он, – а печатать когда? Наборщики ведь простаивают.

Кивком головы Дефо указал на кипу листов, лежавших на столе. Осторожно издатель взял уже написанное. Разве можно сравнить этот жест с движением тех же рук, которые месяца два-три тому назад взяли у него точно такую же пачку исписанной бумаги!

«Ну, – сказал тогда Тейлор нехотя, – оставьте. Посмотрим, что ваша писанина потянет…» И не прошло трех месяцев, а как переменились и движения рук, и голос! Сам пришел. До чего осторожно бумажки складывает. Странички разглаживает и укладывает листы поровнее.

А тогда стоял Дефо со своей рукописью перед этим еще молодым, но располневшим человеком, который смотрел на него и вроде бы не видел. Нет, издатель знал прекрасно, кто был перед ним. Еще бы! Приметы и в полицейском листке были обозначены. Все читали: смуглый, нос крючком. А вот и родинка! Этот знаменитый прыщ, то ли родимое пятно, то ли бородавка, выводивший всех из себя. Да, Тейлор, как и все, достаточно знал этого субъекта. Знал, что ему иногда руку министры подают, а иногда ни в один порядочный дом его не пускают. Вот и сейчас, чего он именно к нему явился? Всю издательскую улицу, должно быть, обошел, и, видно, везде отказ…

Это была правда. Один за другим издатели закрывали перед ним двери. И они его тоже знали. Потому и закрывали, что знали.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии