Деды и прадеды

— Здравстуй, хозяин! — раздалась дрожащая смехом разноголосица. Сзади, за спинами передних, послышалось совсем уж неприличное поскуливание. Скуливший хохмач получил под ребра, издохнулся и сдержался.

Терентий быстро зыркнул вправо-влево на хату. Всё было в полном порядке — ничего предосудительного. Толпа заметила его сторожкий взгляд, тихо взвыла, но опять сотнеглазо, в полном восторге уставилась на него. Ждали следующей реплики.

— И чем, люди добрые, обязан столь обширному собранию? — деревянным голосом проскрипел вконец обескураженный Терентий.

— Да вот, хозяин, любуемся! — послышалось из толпы. — Да, любуемся. Да, Никита? А ты б такое придумал? Га-га-га!

Грохнул всеобщий хохот.

Терентий побелел, губы от злости сжались, посинели, кулаки сжались, ноздри затрепетали обидой. Но сдержался, потому что был мудрый хозяин, знал, что на народ по-дурному распаляться неразумно — народ умнее. Он медленно-медленно опустил гневом налитые глаза, стараясь успокоиться, и вдруг что-то на земле привело его в изумление.

Что-то было не так.

Он сначала не понял, потом проследил глазами за утренней тенью, падавшей от крыши его хаты поперёк двора. Развернулся, как ужаленный, и обмер в полуприседе.

Ровнёхонько на самом коньке крыши, ближе к улице, нагло невозможно растопырившись оглоблями, стояла его же собственная телега.

* * *

Такой матерщины, которую гнули-разгибали кумовья, дяди и братья Терентия при спуске телеги с крыши, никогда ещё не слышала Торжевка. Дело было весьма серьёзное для одних и весёлое для других — как считать. Телега на крыше, по стародавним обычаям Топоровской округи, была самым-пресамым, самым что ни на есть распоследним предупреждением упрямым родителям, не желавшим выдавать дочку замуж. Это был окончательный ультиматум: «Не отдадите дочку — выкрадем силой». Но, как вы понимаете, проделать такую, в прямом смысле, головоломную шутку удавалось крайне редко. Каждый случай становился легендарным.

Торжевский народ разделился в своем мнении.

В первый раз в их селе так удивительно похозяйничали топоровские.

Как Вася и его братья сонной ночью, совершенно беззвучно водрузили телегу на крышу — о том только они сами знали. Но эффект был превосходнейший. Торжевские мальчишки, парни, мужики и старики, всё мужское население, хотя при своих разъярённых хозяйках и ругали на чём свет стоит такую скверную выходку чужаков, но, собираясь отдельно от женского рассерженного улья, посмеивались и втихомолку радовались такой ловкой и сокрушительной демонстрации мужской силы.

Тася не знала, что и делать. Немногочисленные подружки ей тихонечко или даже не тихонечко завидовали. Ей было откровенно странно и страшно перед приближавшейся необходимостью принятия решения. Она чувствовала, что в круговорот судьбы вмешались такие силы, которые были гораздо сильнее её упрямства.

И последовавшее вскоре загадочное и чудовищное происшествие как грязную бумажку порвало ожидаемо привычную цепь событий…

Ровно через неделю после ультиматума с телегой, уже в самом конце сентября, Антонина устроила большую постирушку. В ход пустила даже воду, стоявшую в вёдрах для питья, вот и пришлось Тасе уже в вечерних сумерках идти к колодцу.

Торжевка уже улеглась. На улицах было ни души. Воздух быстро остывал. Высокое небо тихо мерцало. Лёгкие тени от поднимавшегося месяца шелестели в покрытой пылью придорожной траве.

Она быстро завертела ворот, поставила пустые вёдра на лавочку, наполнила их туго звенящей водой, перекрестилась, подняла ведра на коромысло и, медленно семеня, принесла воду домой. У крыльца разулась, вошла в чистую веранду.

— Папа!

— Что?

— Помоги ведра внести!

— Сейчас, сейчас!

Пока она снимала фуфайку, Терентий внёс воду в кухню.

— Тереш! Ты в контору заходил? — позвала из комнаты мать. — Тереша! Ты в контору, говорю, заходил?

Но Терентий молчал, стоя посреди кухни.

Антонина вошла в кухню, прищурившись от яркого света керосинки. Хотела уже опять окликнуть мужа, но что-то остановило её. Терентий стоял, полусогнувшись и замерев, словно каменный.

— Тереша! Ты что? Что, сердце? Ты что?!

Тоня подошла к мужу, тронула его рукой. Терентий медленно распрямился.

— Твою мать!

— Тереша?!

— Твою рогигосподабогадушумать!

— Ты что?!

— Смотри!

Тоня глянула вниз и ахнула, побелев вмиг. Тася подскочила к родителям и заглянула в ведро.

На дне сидела огромная, чудовищная, омерзительно-чёрная жаба.

Тася точно знала, что она выплеснула остатки воды у колодца, что поставила, как всегда аккуратно, вёдра на скамейку. Она знала совершенно точно, что у колодца вода была прозрачна до невидимости.

Это было очень-очень-очень нехорошо.

Оставив Терентия сторожить ведра, Антонина, дрожа и спотыкаясь, побежала к бабушке Терезе, жившей через три дома. Та быстро приковыляла, долго щурила подслеповатые глаза, рассматривала лупоглазую тварь на дне ведра, потом глухо проговорила.

— Это знак. Я не смогу.

— Какой знак? Что ты говоришь? А делать-то что? — изумился Терентий.

— Делать что?.. — эхом отозвалась Тереза. — Делать? Зови бабку Христину, что из Липовки.

— Эту ведьму?!