Деды

За два дня до перенесения останков Петра III весь Петербург присутствовал при другой церемониальной процессии, унылее которой трудно было представить себе что-либо. Это было перевезение из Зимнего дворца в Александро-Невскую лавру государственных регалий ко гробу Петра III. Процессия двинулась в семь часов вечера, при двадцати градусах стужи, в совершенной темноте от густого морозного тумана. Более тридцати карет, обитых внутри и снаружи черным сукном и запряженных каждая цугом на шесть лошадей, тихо тянулись длинным рядом вдоль по Невскому проспекту. Лошади с головы и до края копыт покрыты были суконными черными попонами с капором, и у каждой при уздцах шел придворный лакей с факелом в руке, в черной епанче[195] с длинными воротниками и в обложенной крепом широкой шляпе. В таком же наряде и тоже с факелами в руках шло по нескольку человек лакеев с обеих сторон у каждой кареты. Кучера на высоких козлах сидели в широкополых шляпах, как под наметами[196]. В каждом экипаже помещались высшие сановники и придворные кавалеры в глубоком трауре, держа на бархатных подушках те или другие предметы государственных регалий, от которых иногда в опущенном каретном огне отражался на мгновение сверкающий блеск драгоценных каменьев. Мрак непроглядной ночи, могильная чернота на людях, на лошадях и на колесницах, глубокая тишь во многолюдной толпе, какой-то зловещий свет от гробовых факелов и бледные от того лица – все это вместе составляло печальнейшее зрелище.

Еще за несколько дней до этой процессии, а именно 19 ноября, тело Петра III по высочайшему повелению было вынуто из склепа и в своем старом гробе положено в гроб новый, великолепно отделанный золотым глазетом и серебристым газом и украшенный металлическими государственными гербами. Прах покойного императора выставлен был в нижней Благовещенской лаврской церкви, куда в тот же день к семи часам вечера прибыл император Павел с супругою и великими князьями. В присутствии императорской фамилии старый гроб был вскрыт не более как на минуту. Государь приблизился взглянуть на прах родителя, но – увы! – в этом гробе не нашел он уже ни образа, ни подобия Петра III: тело его окончательно истлело, уцелели же только шляпа, перчатки и ботфорты. Император оросил эти смертные останки горькими слезами и приложился к ним последним, прощальным поцелуем. Вслед за ним отдали ту же дань почтения царственному праху императрица Мария Федоровна и цесаревич Александр с великим князем Константином, а затем крышка снова, и уже навеки, была наложена на гроб Петра III.

25 ноября, утром, приехал в лавру с великими князьями государь. Во время панихиды, при провозглашении «вечной памяти», он возложил на гроб родителя императорскую корону, а вечером того же дня происходило торжественное положение во гроб тела императрицы. К этому дню большая тронная зала была уже вся драпирована черным сукном и посредине нее, на тронном помосте, поставлен высокий «каструм долорис»[197]. К восьми часам вечера в Зимний дворец съехались лица обоего пола, имеющие приезд ко дворцу, и все высшее духовенство.

После литии[198], отправленной митрополитом Гавриилом, восемь камергеров[199] приблизились с обеих сторон к ложу усопшей и, подняв ее тело, переложили его во гроб. Четыре камер-юнкера[200] несли при этом шлейф ее платья. Затем ко гробу приблизилась императрица Мария Федоровна и возложила на главу усопшей императорскую корону. Как скоро это было исполнено, те же восемь камергеров подняли гроб и в предшествии духовенства и четырех камер-юнкеров, несших крышку, перенесли его в большую тронную залу и поставили на «каструм долорис», а четыре старших камергера покрыли его богатейшим покрывалом. После этого была отслужена торжественная панихида и все присутствующие допущены к руке покойницы.

2 декабря, к десяти часам утра, в Александро-Невскую лавру прибыли все члены императорского семейства. Их ожидали уже там все высшие чины государства и двора, назначенные участвовать в церемонии по случаю перенесения гроба Петра III в Зимний дворец. От монастырских ворот и вплоть до дворца, на всем протяжении Невского проспекта, по обеим сторонам его, стояла гвардия. Между великанами-гренадерами в изящных светло-зеленых мундирах с великолепными касками теснились переведенные в гвардию мелкие гатчинские солдаты в наряде пруссаков времен Семилетней войны[201], что тогдашняя публика, вместе с екатерининскими гвардейцами, находила с непривычки смешным и безобразным. Массы народа, громоздясь на скамейках и лестницах, теснились за рядами войск. Все окна, все балконы, драпированные черным сукном, несмотря на сильную стужу, были раскрыты настежь и наполнены зрителями, которые унизывали даже домовые крыши.

После малой литии, отслуженной митрополитом вместе со всем высшим белым[202] и черным духовенством[203], приступлено было к поднятию гроба Петра III. Но тут, с самого первого шага, процессия несколько замялась. Государь заметил, что к императорской короне подходит не Алексей Орлов, а какой-то другой чиновник.