Читаем Дед Матвей полностью

— Слова нет, лошадь отощала. А ты думал, сладкая у нее жизнь! Если б тебя погонять верст двадцать и потом на солому поставить, ты бы подпрыгивал?!

— Да…

— Да ты ее хоть на куски руби! Клади пятьдесят пудов и не дрогнет! А ты в зубы!.. Ну?!

— А сколько ж ты хочешь?

Крестьянин держит на поводу свою белую… Она подобрала заднюю ногу, отвесила нижнюю губу и дремлет…

— Дашь тридцать?

Это, значит, лошадь и тридцать рублей додачи…

Меняются…

Возьми "токмо"…

"Токмо" — мена так на так…

— Что ты мне "токмо"? Ты смотри, что ты держишь!.. Нищего держишь, и "токмо"!..

"Нищий" равнодушно махнул хвостом…

Цыган подбегает к лошади, разжимает ей челюсти, вытягивает язык…

— Тут же во рту, господи прости, как в заднице!! А он "токмо"… Го-о-о-вори! Делом гово-о-ори же!

— Хочешь пять?!

— И то деньги!

И хлопают ладони, летят наземь шапки, висит в воздухе "мать", бегают лошади, щелкают кнуты, режет ухо:

— По-о-о-берегись!!

Это на главной лошадиной аллее, где цыгане, где барышники…

Рядом стоят возы, возле возов подсыпана земля для того, чтоб лошади стояли на возвышении, — тогда они виднее, стройнее…

Какая-нибудь "арабская" пробегает меж двух стен едко-жгучих кнутов и, подбежав обратно к возу, тяжело дышит…

Тут неопытного крестьянина так облапошат, что, приведя нового коня домой, он кричит:

— Спасите!

И ведет его на другую ярмарку, где перед ним молятся, крестятся, пробегают с лошадью, скачут, сбрасывают с него шапку, жарят его по ладони, показывают ему зубы, ноги, холку…

Крестьянин смотрит, крестится, бьет по рукам, говорит:

— Двадцать пять!

Ведет домой, а приведя, осмотрит и:

— Спасите!

И ведет на третью ярмарку…

Потом уж у крестьянина ни коня, ни денег…

Всучат ему "ревуна", а с ним и смех и горе…

"Ревун" — это лошадь с больными легкими. Когда стоит на месте, она вполне спокойна. А промчишься на ней быстро верст десять — она начинает реветь (задыхается!), как бык.

Видная лошадь, и немного додачи дал…

"Обманул", — думает крестьянин.

Скорее на воз и рысью домой!

Домой примчался…

— Трррр!

А лошадь ему:

— Б-е-е-е!

— Ой, спасите! Тр-р-р!

— Б-е-е-е!

— Ой, боже мой!

— Б-е-е-е!. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Здесь не найдете обыкновенных коней…

Не кони, а:

"Лев"!

"Орел"!

"Литой"!

"Орлище"!

"Ветер"!

"Юнкер"!

Нет здесь и обыкновенных кобылиц…

"Птица"!

"Буря"!

"Скала"!

"Одна во всем мире"!

Вот вам, например, "Лев"…

— Да это ж не конь, а "Лев"… Ты посмотри только!

Идет этот "лев": задние ноги у него циркулем, а из глаз течет какая-то слизь, и ребра сквозь кожу выпирают.

— По-берре-гись!

"Лев" бежит, задними ногами за землю цепляясь… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот вам "Орел"…

На ходу на заднюю, на левую:

— Рубль двадцать! Рубль двадцать!

— Конь действительно прихрамывает… Засекся в дороге! А лошадь хорошая! Хозяйская лошадь! Орел!

А у "Орла" этого левое бедро на четверть выше правого…

"Орел"… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот запрягли "Птицу" проехать. "Птица" мастью под гречиху и худая-худая-худая…

Под хвостом у "Птицы" целая пропасть: так ее втянуло. Взнуздали "Птицу". Завязали "Птице" хвост у самой репицы.

Чтобы все было видно! Как идет! Как бежит!

— Н-н-но!

Щелк!

А из пропасти у "Птицы" только — чвирк!

— Н-н-но! (Щелк!)

А оттуда: чвирк!

С "примочкой" бедная "Птица". "Примочка" — это такая болезнь у лошадей, нервная, что ли: когда их стегнешь кнутом, у них непроизвольно выделяется моча.

Щелк!

Чвирк!

— Вот так так! С фонтаном?! Н-н-о!

Бедная гречишная! А ведь и она когда-то на лугу весело ржала!

Бегают "Орлы", "Львы", "Юнкера", "Ветры", "Птицы", "Скалы", "Бури"…

Кусают их безжалостные кнуты… Они подскакивают, спотыкаются, кашляют… . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Да ведь это жеребец! С ним возни много… Кабы он выхолощенный…

— Возни много?! "Жеребец"?! А если б тебя выхолостить? Ты не туда смотри, а на грудь смотри!.. Гора!.. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Это конь? Мне бы жеребца!

— "Жеребца"?! Да с ним, с чертом, возни сколько!.. Глаз с него не спускай! Ты на коня смотри! Это ж конь, а не щенок!

— Что и говорить, конь добрый! Только отчего по нем "гречиха" пошла? Говорят, что это кровь порченая, если словно гречихой осыпало…

— И какая там кровь!.. Кобыла была серая, а "делопроизводитель" под гречиху… Вот и гречиха… Серым он в мать, а вот теперь от отца гречиха стала проступать… От "делопроизводителя"… Вот!.. . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Купили, Петрович, кобылу?

— Да, купил…

— Сколько дали?

— Отдал свою рыжую, одиннадцать додачи, полкварты и пять пудов пшеницы будущего урожая…

…Сколько стоит кобыла, скажите уж вы!

* * *

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

— По-о-берегись! По-о-берегись!

— Н-н-о! Н-н-о!

— Э, эй! Э, эй!

…Бегают кони, бегают цыгане, суетятся цыганята, лают под цыганскими возами собаки, щелкают кнуты, ржут кони, ржут жеребцы…

А в воздухе "бог" с "матерью" переплетаются… . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ярмарка!. . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Солнце жжет…

Так жжет, словно оно с квасниками "в доле"…

Просто сверлит тебя лучами и льет в грудь, в живот, в голову этот бешеный жар…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза