Дед

Он был уверен, что зверь наблюдает. Куснул за нос и теперь ухмыляется в кустах. Оттягивает момент прыжка, смакует страх жертвы. Ганин так и подумал про себя – «жертва» и аж побелел от злости. Кем-кем, а жертвой в этом мире он больше быть не желал. Хватит, 33 года побыл. Достаточно.

– Знаешь, че? – заорал он. – А силенок-то у тебя хватит? Старый, облезлый черт!

От собственного голоса и оскорблений становилось спокойнее.

– Ну! Иди! Съешь – не подавись!

Лес смотрел на Ганина угрюмо и, казалось, укорял. Все в нем безмолвствовало, и крики беснующегося человека раскалывали это безмолвие на части: заставляли замерший лес шевелиться, подставлять себя под немилостивые солнечные лучи.

– Волчицы-то, небось, уже не дают! А? – надрывался Ганин. – Чего молчишь?

В верхушках деревьев чирикнула неведомая птичка.

Волк не показывался.

– Прокусить с первого раза не смог! Зубов не хватило?!

В кустах шевельнулось. Ганин подскочил. В следующий момент он уже стоял в боевой стойке. Кулаки сжаты, голова лбом вперед. Жаль, не успел найти полено.

Кусты раздвинулись, и навстречу ему вышел Виктор Сергеевич.

– Андрей? – вид его был встревоженный. – Это ты кричал? Что случилось?

В руках он сжимал саперную лопатку.

– Волк, – сказал Ганин, переходя на шепот. – Здесь волк.

Виктор Сергеевич кивнул. Волки в этих краях не были редкостью. На них натыкались в лесу, как сейчас Ганин, а иногда звери сами шли к людям: волков видели недалеко от лагерей – одиночек или небольшими стаями. Копатели полагали, что те крадут у них еду. Находили распотрошенные рюкзаки. Время от времени пропадало мясо, которое хранили в земляных ямах. По вечерам у костров рассказывали байки о несчастливцах, которых волки сожрали в прошлые годы. «И когда нашли его, горемыку, лежал он уже без кожи и без глаз и весь был обглоданный», – истории всегда изобиловали кровавыми подробностями и носили дидактический смысл: зевать не следовало.

Виктор Сергеевич пригнулся и покрепче сжал свое орудие:

– Волк один?

Ганин пожал плечами.

– Кажется, да.

– Где?

Ганин показал пальцем:

– Там.

Виктор Сергеевич перехватил лопату за черенок и принялся раскручивать ее над головой.

– Ату! Ату! – закричал он.

Лопата летела со свистом, сбивала листву с веток, ударялась о стволы, обдирая кору. Шуму было много. Лес теперь смотрел с осуждением на них обоих. Солнце усмехалось. Где-то во Вселенной, возможно, происходило что-то значительное.

Виктор Сергеевич, пройдя с лопатой несколько кругов, наконец опустил ее.

– Если и был волк, то ушел, – сказал он.

Он мельком оглядел Ганина – жив? конечности не откусили? – и потом вновь переключил внимание на лес. Но через секунду его взгляд сфокусировался на кровоточащем ганинском носу.

– Это что?

– Укус, – нехотя признался Ганин.

Он хотел соврать, что ободрал нос о ветку: неудобно было признаваться, что волк прикусил его так интимно. Но правда неожиданно вырвалась сама собой.

– Укус? – изумился Виктор Сергеевич. – Живо в лагерь на обработку.

Нос протерли ватой, смоченной в водке. Затем для убедительности замазали йодом. Поверх йода наложили пластырь. Теперь в их команде только двое – Виктор Сергеевич и Степан – оставались с неповрежденными лицами. Все остальные по виду являли собой команду подозрительных негодяев: Фока с бланшем под глазом, Серега со сломанным зубом и теперь Ганин собственной персоной – с носом, похожим на спелый помидор. Боевики, с иронией подумал он про свою команду. Мародеры лесов.

В лагере продолжалась игра. Фока увлеченно рубился в карты с агентами, и никто из играющих не обратил внимания, что человека прямо у них под боком куснул волк, – все были увлечены сдачей, мухлежом и перспективой заработка. Серега и Степан, свободные от игры, нависали над Ганиным – давали советы и интересовались.

– Правда, волк?

– Правда.

– Матерый?

– Вот такой, – Ганин развел руками так широко, как мог.

– И что – уцепил за нос и ушел?

– Ушел.

Степан удивлялся:

– Ну, дела. Ты, Андрей, и впрямь какой-то колдун. Мертвецы ему по ночам снятся, танки лезут прямо из-под ног, теперь еще волк.

– Колдун, – подтвердил Серега.

– Я иногда думаю: чего мы за тобой увязались? Ты же, по сути, кто? Городской! Нам с Сереней деревенским с вашей мастью не по пути. А потом ты – раз! – отчебучишь что-нибудь, и мне прямо боязно, мурашки по телу. Думаю: от Бога это у тебя или от дьявола? Как эту силищу поймешь? Ну, вроде живы пока, не погубил, значит, вроде как от Бога. И идем, значит, дальше. И я все смотрю за тобой, смотрю, а ты все чудесишь и чудесишь, хоть книгу с тебя пиши.

– Ну и напиши, – буркнул Ганин.

– Ну и напишу, – Степан подмигнул брату. – Напишем что ль, Серень?

– Напишем, – кивнул младший. – И потом гузно той рукописью подотрем.

Степан расхохотался и пихнул брата.