De toutes les fureurs de son ame (СИ)

Жеана отпели и похоронили в тот же день, по настоятельному требованию архидьякона Жозасского. Никто не увидел ни слезинки на суровом лице брата погибшего, однако покрасневшие, с нездоровым блеском глаза, темные тени под ними, бледное, изможденное лицо были красноречивее бурных рыданий. Клод любил брата, несмотря на все выходки последнего, и, хотя глубокая скорбь мужчины была очевидна, никто не решился подойти к нему с соболезнованиями или утешениями. После службы священник еще долго истово молился, стоя на коленях пред Девой Марией, а затем удалился в свою келью, не обмолвившись ни с кем ни словом. С молчаливого согласия епископа второму викарию было решено дать несколько дней или чуть более, чтобы оправиться от потери и спокойно помолиться за упокой души юного Жеана Фролло. Таким образом, архидьякона временно освободили от всех обязанностей: что ж, и служителям церкви ведомо порою сострадание к утратам ближних своих.

Однако вместо того, чтобы предаваться молитвам, Клод метался по келье, точно запертый в клетке лис. Сладостные думы о заточенной не столь далеко цыганке вновь вернулись, однако теперь, помимо вины за снедаемое желание, прибавился новый страшный груз. Мысли о смерти брата навалились на несчастного, каленым железом пронзая и без того истерзанную душу.

- Искупление… - бессвязно шептал архидьякон, не переставая мерять шагами тесную келью. – Его жизнь – искупление моего греха. О, на его месте должен был быть я, чтобы разрубить, наконец, этот гордиев узел!.. Боже, за что ты так мучишь меня! Почему не взял ты недостойного раба своего прежде, чем падет он и низвергнется в геенну огненную?! Рок… Таков мой рок. И ее! Да, ее. Слишком высока цена, чтобы я смог теперь отказаться. Нет смысла бороться, противиться… Бедная, бедная мушка!.. Ты надеешься еще, верно, выпутаться из липкой паутины, но ты чувствуешь, что хозяин ее вот-вот вернется в логово, и у тебя не хватит сил противостоять ему. Теперь уже нет: твои ножки искалечены, твои крылья обрублены… Но ты по-прежнему прекрасна, ты желанна, даже если его кровь и на тебе тоже…

Некоторое время он еще бормотал что-то, точно в горячке, присев на узкую постель и упершись пылающим лбом в ладони. Потом, словно очнувшись от сна, поднял голову, окинул хищным взором замкнутое пространство и, решительно накинув широкий черный плащ, покинул святую обитель.

========== iii ==========

Эсмеральда проснулась задолго до заката и теперь, в сгустившихся сумерках, отчаяние уже окончательно овладело несчастной. Она мучилась жаждой и голодом: в доме не обнаружилось ни крошки еды, а пары глотков воды, чудом уцелевших в расколотом ночью кувшине, едва ли хватило бы даже младенцу. Ее преследователь не появлялся, и цыганка почти уверовала в то, что больше он не придет вовсе. Девушка испытала по этому поводу противоречивые эмоции: облегчение, вызванное этой мыслью, тут же сменилось ужасом. Выходит, дьявольский монах уготовил ей участь, что страшнее виселицы?! Быть заточенной в этой норе, медленно погибнуть от голода и жажды, провалиться в черную пустоту неизвестности в полнейшем одиночестве! О, жестокий!.. И он еще смел говорить о любви… Где же ее прекрасный Феб?.. Неужели так скоро позабыл свою маленькую Эсмеральду?..

Истощенная, измученная страхом и неизвестностью, пленница чужой порочной страсти, лежала она на жесткой кровати, вперив невидящий взгляд в противоположную стену, когда до слуха ее донесся легкий шорох. Стремительно вскочив, она поспешила вниз по утопающей в темноте лестнице, рискуя свернуть себе шею – и все это лишь для того, чтобы в трепете замереть на последней ступеньке. В тусклом свете, пробивающемся из приоткрытой двери, цыганка увидела его; горящий взгляд, казалось, рассеивал мрак, прожигал насквозь, пригвоздив к месту. Наконец, священник отвернулся, запер дверь и, не обнаружив на привычном месте светильника, ощупью направился к замершей фигурке. Плясунья, мгновение размышлявшая, куда бежать, опрометью бросилась обратно наверх, однако во мраке оскользнулась на узкой ступени и с тихим вскриком полетела вниз. По счастью, вместо того, чтобы встретиться затылком с неровным дощатым полом, она угодила прямиком в объятия своего гонителя: крепкие руки обхватили ее узкий стан и бережно вернули в вертикальное положение.

- Если ты скажешь, где светильник, девушка, тебе больше не придется сидеть во мраке: я принес масло, - услышала Эсмеральда тихий низкий баритон.

- Какая разница, уморишь ты меня голодом в темноте или при свете!.. – дрожащим от страха и ярости голосом ответила девушка.

- Прости, я… - архидьякон прерывисто вздохнул, нервно проведя рукой по облысевшей голове, - не мог прийти раньше. Лавки уже закрыты, но, надеюсь, ты не побрезгуешь скромной монастырской трапезой.