De toutes les fureurs de son ame (СИ)

Цыганка услышала, как хлопнула входная дверь, повернулся в замке ключ. Лишь пару минут спустя после этого она осмелилась поднять мутный еще от пережитого страха взгляд и осмотреться. Небольшая комнатка без окон; из обстановки – только простой стол да пара лавок, под которыми растеклась неопрятная лужа. Пузатый кувшин цел, а вот чашке повезло меньше… Ужасного монаха не было, и Эсмеральда с облегчением выдохнула. Обернувшись, она увидела узкую лестницу, ведущую на второй этаж. Поколебавшись, девушка, напрасно подергав входную дверь, все же решилась снять светильник и отправилась выше: вдруг здесь найдется второй выход?..

Маленькая спаленка напоминала комнату на чердаке старухи Фалурдель, в которую когда-то – о, кажется, целый век прошел с тех пор! – привел ее Феб. Где злой рок настиг, наконец, бедняжку… Вот большой деревянный сундук, вот низкая кровать. Кроме того, здесь еще притаился туалетный столик и грубо сколоченный стул – вся нехитрая обстановка. Единственное маленькое окошечко было зарешечено, что вырвало у Эсмеральды невольный разочарованный вздох: не сбежать! Сквозь прутья можно было просунуть руку с ночной вазой, но пролезть туда целиком не представлялось возможным.

Вернувшись вниз, пленница вновь подергала дверь – безрезультатно! Отчаяние с новой силой сжало грудь стальными тисками, лишая сил и желания противиться судьбе. Да и что она могла сейчас сделать?.. Стучать в дверь в ожидании, что какой-нибудь ранний прохожий внемлет ее мольбам? Позовет стражу, которая выломает дверь и выпустит ее лишь для того, чтобы незамедлительно передать в руки палача. Девушка невольно вздрогнула и потерла шею: на миг ей показалось, что веревка вновь обвилась вокруг нее смертоносной змеей, как в тот день, когда ее спас Квазимодо…

Квазимодо! Ну конечно!.. Он, безусловно, заметит ее отсутствие, а после того случая, когда поп пытался овладеть ею, звонарь обязательно догадается, кто повинен в похищении цыганки. Он ведь уже дважды спасал ее, значит, придет и на этот раз. Последует за святым отцом, найдет эту проклятую лачугу, вырвет из лап мучителя и поможет бежать!

Немного приободренная этими мыслями, Эсмеральда устроилась на низком жестком ложе, глядя на занимающийся за окном рассвет. Она и не думала спать, однако усталость и волнения ночи так истощили бедняжку, что даже первый солнечный луч, своевольно прокравшийся сквозь прутья решетки, не сумел вырвать юную красавицу из жадных объятий Морфея.

========== ii ==========

А куда же так быстро и внезапно исчез Клод?.. Измученный, смятенный, не доверяющий самому себе, медленно, точно слепой, брел он в сторону собора. Перед глазами стоял образ сжавшейся в углу темной комнаты плясуньи: испуганной,беззащитной, прекрасной… Вдруг картинка исчезла, и вместо нее возник Жеан. Будто сложенное пополам тело, безвольно болтающееся на одном из выступов каменной стены, странно приплюснутый, изуродованный череп… Фролло в исступлении сжал голову ледяными ладонями; сухие глаза полыхнули болезненным огнем.

- Мертв. Из-за меня! Из-за нее… Ее вина!.. Моя вина…

Осознание потери вдруг пронзило грудь несчастного тысячей мелких крючьев, разрывая на части кровоточащее сердце. Священник захрипел, хватая ртом воздух; рванул ворот черной рясы. Соль оросила сухие щеки, и он захлебнулся коротким судорожным рыданием. Жеан, его непутевый брат, его милое дитя, единственная родная кровь – его больше нет!

Пожалуй, впервые за прошедший год архидьякон не думал о черноглазой колдунье. Смерть вытеснила ее образ даже с периферии сознания. Однако Клод, прежде так неистово молящий об этом избавлении, вовсе не чувствовал себя счастливым. Напротив, он был несчастнейшим из людей. Он уже не пытался понять, кто повинен в смерти Жеана Фролло, Жеана Мельника – лишь одна мысль занимала все его существо: «Его больше нет!». Боль кромсала на части, прорываясь наружу глухими всхлипами и скупыми слезами.

Когда же Фролло оказался на Соборной площади и увидел распростертое на камнях тело, очевидно, сброшенное во время неудачного штурма или же соскользнувшее с ненадежного выступа под собственной тяжестью, мука его достигла апогея. Рухнув на колени рядом с братом, убитый горем человек приподнял обезображенную голову и плечи мертвеца и прижал к груди. Как ни странно, некоторое время спустя слезы все же принесли облегчение: к священнику вернулась способность соображать. Поднявшись, он с трудом поволок тело убитого к воротам собора, не обращая внимание ни на сновавших солдат, ни на стоны умирающих бродяг, ни на начавшую собираться толпу любопытных. Вскоре Нотр-Дам укрыл братьев Фролло за своими надежными стенами.