Дажьбог - прародитель славян

<…> Тут поднялся сильный ветер, и через западное окно горницы влетело Солнце — старичок с золотой головой»[63]. Перед сном Дед-Всевед ответил матери на три вопроса, узнать ответы на которые героя просили люди на его пути, а когда ее сын уснул, Судьбичка выдернула у него из головы три золотых волоска и отдала их сыну углежога. «Утром поднялся сильный ветер, и на коленях старой матушки вместо старичка проснулось красивое золотоволосое дитя, божье Солнышко, простилось с матушкой и вылетело через восточное окно»[64]. Описание пути главного героя к Деду-Всеведу указывает на то, что его владения располагались в потустороннем мире, поскольку, чтобы попасть туда, необходимо было пересечь водную преграду — море, через которое сына углежога перевозит некий перевозчик, напоминающий нам греческого Харона. На потусторонний мир указывают нам и чудесные предметы, находящиеся в двух заморских королевствах, — молодильные яблоки и живая вода, оживляющая даже умерших. О причастности двух этих королевств к дневному светилу красноречиво говорит тот факт, что за ответы, благодаря которым эти чудесные предметы вновь обретают свои животворящие свойства, в первом королевстве герою дарят двенадцать белых коней, а во втором — двенадцать черных, явно символизирующих собой двенадцать часов дня и ночи. Но если это так, то и Дед-Всевед оказывается связан с источником вечной жизни и молодости, олицетворяемым молодильными яблоками и живой водой. Все это позволяет сопоставить два этих королевства чешской сказки с вырием украинской традиции — находящейся за морем и тесно связанной с солнцем чудесной страной, где имеются волшебные источники, дающие исцеление от всех болезней. Теснейшее генетическое родство чешских и восточнославянских представлений на этом не кончается. К их числу относится и чешский образ матери солнца — Судьбички, некогда бытовавший и у восточных славян, о чем говорит уцелевшая на Руси поговорка: «Дожидайся солнцевой матери Божья суда»[65], и это при том, что больше никаких других представлений о матери солнца в отечественном фольклоре не сохранилось. Это обстоятельство, помимо всего прочего, лишний раз подчеркивает отнесенность солнца ко второму, более младшему поколению богов, равно как и то, что функции правосудия, отчетливо выраженные у дневного светила, были присущи еще не только его отцу Сварогу, но и матери. О древности описанных в чешской сказке представлений о заходе солнца свидетельствуют данные армянского фольклора о том, что вечером Арэв (буквально «солнце»), чаще всего представлявшийся в образе юноши, воспламененный и усталый возвращается домой к матери, и сам заход солнца называется в этом языке «майрамут» — «вход к матери»[66]. Солнце купается, мать вытаскивает его из воды, укладывает в постель и кормит грудью. Отдохнув, Арэв на следующее утро вновь пускается в свое ежедневное путешествие. Таким образом, представление о заходе солнца как о его возвращении домой к матери возникло еще в эпоху индоевропейской общности, однако, в отличие от славян, у армян отсутствует представление о троичности дневного светила.

Весьма показательно и то, что в чешской сказке подчеркивается троичность небесного светила — черта, находящая точную аналогию как в «Слове о полку Игореве», так и в других восточнославянских источниках. В «золотом слове» Древней Руси супруга попавшего в плен князя так взывает к всемогущему дневному светилу:

«Ярославна рано плачетъ
въ Путивлѣ на забралѣ, аркучи:
«Свѣтлое и тресвѣтлое слънце!
Всѣмъ тепло и красно еси:
чему, господине, простре горячюю свою лучю
на ладѣ вой?
Въ полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съпряже,
тугою имъ тули затче?»[67] —
«Ярославна рано плачет
въ Путивле на забрале, заклиная:
«Светлое и тресветлое солнце!
Всем ты тепло и прекрасно:
зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи
на воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
горем им колчаны заткнуло?»