Дажьбог - прародитель славян

Соскочил Казаренин с добра коня,
Сохватил девицу за белы ручки,
Русеку девицу-полоняночку,
Повел девицу во бел шатер,
Как чуть с девицею ему грех творить,
А грех творить, с ней блуд блудить.
Расплачется красная девица:
«А не честь ли твоя молодецкая, богатырская,
Не спросил ни дядины, ни вотчины:
Княжецкая ль дочь иль боярская,
Была я дочи гостиная,
Из Волынца-города из Галичья,
Молода Марфа Петровична».
И за то слово Казаренин спохватается:
«Гой еси, душа, красная девица,
Молода Марфа Петровична!
А ты по роду мне родна сестра»[353].

Поскольку сам главный герой, согласно тексту былины, лишь недавно приехал в Киев «из Волынца-города из Гали-чья» да и его родная сестра была похищена татарами, судя по всему, незадолго до описываемых событий, мотив неузнавания Михайлом Казарином собственной взрослой сестры выглядит довольно странно и, весьма вероятно, скрывает факт состоявшегося инцеста. Однако для нас в данном случае оказывается гораздо важнее географическая привязанность брата и сестры к Галицко-Волынской земле. Данная территория хоть и подвергалась опустошительным набегам кочевников, однако явно в меньшей степени по сравнению с более окраинными по отношению к степи русскими княжествами. Соответственно, мотив брата, не узнающего свою родную сестру, спасенную им из татарского плена, скорее должен был возникнуть применительно к этим окраинным землям. В свете этого тот факт, что как купальские песни, так и данная былина независимо друг от друга привязывают мотив инцеста, пусть даже не совершенного, согласно последующей моральной цензуре, именно к Карпато-Волынскому региону, указывает на устойчивое представление о том, что брачный союз брата и сестры относился в первую очередь к данной восточнославянской территории. Поскольку в эпоху Киевской Руси отсутствуют даже малейшие фактические основания для складывания подобной традиции, единственным периодом, когда эти представления могли зародиться в указанном регионе, остается упоминаемое арабскими писателями первое славянское царство волынян.

Инцест в славянской традиции

В пользу этого свидетельствуют и приведенные выше индоевропейские параллели, в результате чего мотив инцеста между братом и сестрой в отечественном фольклоре получает достаточно четкую как мифологическую, так и территориально-хронологическую привязку. Аналогичный русской былине сюжет нам встречается и в героическом эпосе южных славян, у которых есть различные песни на тему «Королевич Марко находит свою сестру»[354]. Безусловно, южнославянский Марко больше соответствует русским богатырям Илье Муромцу или Святогору, чем былинному Владимиру Красно Солнышко, однако здесь мы должны принять во внимание, что в условиях турецкого ига, когда окончательно формировался эпос южных славян, славянский правитель-носитель верховной власти там попросту не мог фигурировать. Сам Марко вынужден служить турецкому султану, что не мешает ему бороться с поработителями родной земли. Тем не менее сам факт присоединения сюжета об инцесте с родной сестрой (гораздо более древнего, чем эпоха сложения эпического образа Марко) к представителю славянской королевской династии, пусть даже и вынужденного повиноваться иноплеменному правителю, достаточно показателен и может рассматриваться как еще одно косвенное свидетельство воспоминания об этом изначальном факте у представителей южной части славянства.