Давние встречи

С Виталием Валентиновичем встречались мы почти ежедневно. Чудесны были летние дни и звездные ночи, росистые утренние рассветы. Мы много охотились в не тронутых наезжими городскими охотниками местах, ставили на озере сети, в тихие летние ночи вместе с нашими семьями ловили кружками раков в речке Удине, грелись у ярко полыхавшего костра. Помню лесную и луговую тропинку, по которой мы ходили в гости друг к другу. Теплыми летними ночами возле этой тропинки светились в высокой траве зеленоватые огоньки бесчисленных светлячков. Отчетливо запомнился табор цыган, стоявший у брода на берегу реки, цыгане и веселые цыганки с букетами цветов в руках.

Для нас — охотников — особенно были дороги обширные охотничьи угодья. Мы хорошо знали лесные маленькие озерки со сказочными именами, вокруг которых водилась лесная, болотная и полевая дичь. Охота, отношение к природе, литературные темы и вкусы нас сближали.

Хорошо помню дни открытия летней охоты, которые мы отмечали как радостный праздник. С улыбкой смотрел я на торжественные сборы, которыми обычно сопровождался первый выход Бианки на охоту, на его любимых маленьких длинноухих собак-спаниелей. Сколько было хлопот и забот в эти торжественные и праздничные дни! На охоту мы выходили врозь. Бианки с семейством и своими собаками, я — один с моей Ринкой-Малинкой, знаменитой легавой собакой. На охоте мы где-нибудь встречались у края обширного болота, возле которого держались тетеревиные выводки. Дружески сидели у охотничьего костра, закусывали, иной раз немного выпивали, хвастались охотничьей добычей.

Нам хорошо были известны соседние деревеньки, жившие в них приветливые люди, относившиеся к нам с неизменной и гостеприимной русской добротою. Этим добрым деревенским людям мы были обязаны внимательной о нас заботой.

Тяжкий год войны застал нас в этих местах. В близком соседстве с семьей Бианки мы провели суровую, голодную и тревожную военную зиму.

А. Т. Твардовский

Покойного друга моего, Александра Трифоновича Твардовского, впервые увидел я в начале двадцатых годов в городе Смоленске. В те годы Смоленск уже жил новой жизнью, но не утратил древней своей красоты. Такою же была древняя, построенная Борисом Годуновым кирпичная стена, крепостные высокие башни, которыми любовался я в юные годы моей жизни в Смоленске. В саду Блонье (старинное славянское название Блонье сохранилось с незапамятных времен) возвышался памятник композитору Глинке. Тут же, у городского сада Блонье, уцелело здание реального училища, в котором я некогда учился. Перестраивались окраины Смоленска, где стояли деревянные домики с садами и заборами, утыканными острыми гвоздями. Сохранилась широкая Молоховская площадь, на которой устраивались многолюдные ярмарки. В редакции смоленской газеты я увидел молодого Твардовского, имя которого было еще мало известно. Там же я познакомился с молодым, но уже известным поэтом Исаковским, выпустившим свою первую книжку «Провода в соломе», которую он любезно прислал мне в деревню.

Помню, как гуляли мы по Лопатинскому саду, поднимались на высокий, заросший зеленой травою бастион, любовались крепостными стенами, далеким Днепром, протекавшим среди зеленых полей. У Рославлевского шоссе, соединявшего родину Твардовского со Смоленском, возвышалось красивое здание музея княгини Тенишевой. В музее были собраны редкостные картины. Неподалеку стоял маленький домик, в котором я жил в годы моего ученья в Смоленске.

Настоящее доброе знакомство с Твардовским установилось лишь в начале пятидесятых годов, когда вышла моя книга «На теплой земле». Твардовский приезжал как-то в Ленинград, где я в то время жил. Он пригласил меня в гости к ленинградскому поэту Брауну, у которого собрались знакомые Твардовскому люди. Мы сидели за накрытым угощением большим столом. Твардовский много разговаривал со мною, хвалил мои рассказы. С этой давней ленинградской встречи завязалось наше близкое знакомство, перешедшее в дружбу.

Я переживал трудные времена. У нас погибли три дочери. Старшая умерла в Крыму шестнадцати лет от горловой чахотки, средняя — двадцати трех лет — утонула в озере на Карельском перешейке, где мы жили летом на даче. Младшая умерла в Гатчине в начале тридцатых годов. Старшую дочь мы похоронили в Крыму на старом ливадийском кладбище. Это были горькие и тяжкие утраты. От горечи этих утрат мы долго не могли оправиться.