Давид Бек

Пока женщины, для соблюдения приличий, собирались перенести свою свару в другое помещение, подоспели их мужья. Взяв из дров, заготовленных для костра, по дубинке, они стали колотить своих жен.

— Бесстыжие, — приговаривали мужья, — нашли время для ссор! Вы что, не видите, у нашего господина сегодня гость?

Словно скромное поведение следовало соблюдать только при гостях. Наказание подействовало, и женщины решили отложить сведение счетов до более удобного случая. Мир был бы восстановлен, если бы не вбежала разъяренная свекровь, блюстительница порядка в доме, старая Кетеван. Она вырвала у мужчин палку и стала довершать начатое ее сыновьями. Невестки подняли страшный визг.

— Вот вам, вот вам! — говорила взбешенная старуха, избивая их.

— Довольно, успокойся, Кетеван, — произнес Бек с досадой.

— Мало бьем их, мой господин, — ответила добросердечная Кетеван, не унимаясь. — Уж сколько дней не колотили, вот они и взбесились. Пороть их надо, все время.

— Прекрати! — приказал Давид.

Но рассерженная старуха решила сделать выговор своему хозяину:

— Это все ты виноват, господин, — сказала она, укоризненно покачав головой, — все из-за твоей мягкости. Если бы ты, как другие господа, наказывал их, они б так не обнаглели. Не одни мои невестки, весь народ в деревне распустился, и только оттого, что ты не велишь их бить. Такого хозяина я еще не видывала. Посмотри на нашего соседа Гиоргия — как он мучает своих крепостных. Потому-то его все и боятся.

Давид только улыбнулся в ответ. Крепостничество довело этот жалкий народ до скотского состояния, и битье считалось здесь единственным способом держать людей в повиновении. Удивительнее всего было, что и сами крестьяне привыкли к этому и считали странным, когда их не пороли.

Агаси не знал грузинского языка и не понимал, о чем они говорят. Но то, что он увидел, произвело на него удручающее впечатление. «Что за бесстыжие женщины и что за дикие мужчины, — думал он, — мало того, что женщины разговаривают при незнакомых мужчинах и ходят с открытыми лицами, да еще не стесняясь, грубо ссорятся и дерутся». Он вспомнил застенчивых сюнийских женщин, которым не полагалось разговаривать с посторонними мужчинами или показывать им лицо. Здесь же Агаси видел совсем иные нравы и воспринял эту страну как край дикарей.

Однако замечание старухи не лишено было оснований. Давид и в самом деле мало разбирался в хозяйстве и семейных делах. Подчас и великие государственные умы диктующие миру законы, у себя дома не могут навести порядок. Человек военный, Давид не уделял внимания дому. Он бывал рад, когда его оставляли в покое наедине со своими думами. И его доброе лицо, слегка омрачившееся, приняло прежнее выражение, как только кончились шум и переполох.

Тина и Даро, точно дети, уже забыв, как они дергали друг друга за косы, теперь мирно беседовали, говорили друг другу ласковые слова, смеялись и улыбались, продолжая ощипывать фазанов. Видимо, сердцам их была чужда злопамятность, и они не знали, что такое обида.

— Тина, милая, — сказала Даро, движением бровей указав на Агаси, — откуда приехал этот человек? Глянь, какие у него красивые усы!

— А глаза еще лучше, — вполголоса произнесла Типа, — и крепостных у него, наверное, видимо-невидимо.

— Потому-то наш ага оказывает ему такие почести. Видать, из благородных, среди наших тавадов[52] таких мало. А как одет! — сказала Даро с восхищением.

Агаси был одет в архалук и чуху из домотканой шерсти, которую носят в Сюиике все крестьяне, однако эта одежда привлекла внимание молодых женщин потому, что в их стране так одевались только помещики — тавады, и то в особо торжественных случаях.

Женщины кончили ощипывать фазанов, выпотрошили, вымыли их и, нанизав на шампуры, поднесли к огню. Шампуры подвешивали на цепях, спускавшихся с потолка и, поворачивая их, постепенно и равномерно поджаривали мясо. Еще несколько минут назад разъяренная Кетеван, ныне в прекрасном расположении духа занялась котлами, которые висели над костром. Варево издавало меланхолическое бульканье и распространяло вокруг соблазнительный аромат. Молоденькие девушки бегали взад-вперед, выполняли разные поручения старухи. Вместо свечи в руках у них были сосновые лучины, наполняющие комнаты приятным запахом смолы. То были дочери Кетеван — Софио, Пепело и Нино. Эти веселые простодушные создания, одетые в длинные ситцевые платья, бегали босиком вокруг костра, и хотя старуха время от времени ворчала на них, это нисколько не мешало их беспричинному жизнерадостному настроению.

— Софио, — спросила Пепело у старшей сестры, — этот господин надолго останется у нас?

— Не знаю, — холодно ответила Софио, — может, останется, а может, уедет. Кто его знает.

— Я бы так хотела, чтобы он остался навсегда, — улыбаясь сказала Попело. — А ты?

— Очень надо! На что он мне сдался? — ответила Софио, и презрительная гримаса исказила ее хорошенькое личико.

— Ведь какой красавчик!

— Ну и бери его себе! — ответила Софио пренебрежительно.