Давид Бек

Когда все расселись, вошла Сара с большим тазом и кувшином холодной воды, чтобы вновь прибывшие могли помыть руки и приняться за еду. Сквозь белую вуаль, покрывавшую ее лицо, видны были красивые глаза и брови. Но этого было достаточно, чтобы составить представление о ее женском обаянии.

Покончив с ужином, тер-Аветик обратился к тем, кто ожидал их появления:

— Теперь рассказывайте, как обстоят у вас дела.

Староста местных армян ответил, что все важные участки укреплены, здешние магометане вооружены и готовы обороняться до последнего дыхания. У них имеются пушки, а у Давида Бека их нет. Это сильно затруднит взятие крепости, если только Беку не помогут изнутри.

— Мы повернем против врагов их же пушки, — сказал тер-Аветик в свойственной ему уверенной манере. — А могут здешние армяне хоть немного помочь нам?

— Могли бы, будь у нас оружие, — ответил староста, — но услышав о приближении Давида Бека, хан отобрал все наше оружие. Мало того, еще обещал перебить всех армян, если Бек осадит город. И он выполнит свою угрозу. Сегодня все говорили, что Асламаз-Кули пошлет делегатов к Давиду Беку, чтобы довести это до его сведения.

— Глупая затея, — вмешался Степанос Шаумян, — ничего не остановит Давида Бека — даже жизнь пятидесяти семей. Ведь он освобождает весь край! Но я уверен, что никто не пострадает, если мы поведем дело разумно.

Во время этого разговора отец Хорен незаметно вышел из погреба. У дверей в темноте его ждала Сара. Молодая женщина взяла монаха за руку и повела в спальню, где лежал ее сын, маленький Петрос. Отец Хорен, не глядя на мать, молча подошел к спящему ребенку и стал вглядываться в его черты. Сердце молодого человека учащенно забилось, ноги задрожали, и свеча едва не выпала из рук, пока он смотрел на ребенка. Вдруг мальчик поднял руку, словно отгоняя муху. Жест был таким умилительным, что монах не сдержался, наклонился над спящим ребенком, взял ручонку и прижал к губам. «Как похож!..» — пронеслось в его голове.

Мать стояла рядом, неподвижная, как статуя. Ее побледневшее, неспокойное лицо выражало стыд и муки совести. Когда монах, поставив свечу на стол, сел у постели ребенка, Сара со слезами на глазах опустилась перед ним на колени и, взяв его руки в свои, сказала:

— Ты не говоришь со мной… все еще не можешь простить… Посмотри же на меня, Хорен, я та, кого ты когда-то любил… а после возненавидел. Перед тобой стоит на коленях несчастная, которая тоже боготворила тебя, когда была молодой, неопытной девушкой. Перед тобой на коленях преступница, и она не искупит свою вину, пока ты не простишь ее… Я изменила тебе, Хорен, и отдала свою любовь другому, ставшему потом моим несчастным мужем. Да, несчастным, ибо я свела его в могилу… чтобы быть свободной, чтобы легче переходить из одних объятий в другие. Я добилась своего… И уже ничто не мешало мне: ни стыд, ни семья, ни мнение людей. Порок настолько завладел мной, что я уже не могла сдержать себя… Словно человек, пьющий соленую воду — чем больше пьешь, тем сильнее жажда. Я падала все ниже — как может пасть глупая, легкомысленная женщина… Теперь я недостойна тебя — даже мое прикосновение может осквернить. Я вовсе не требую вернуть мне ту нежную любовь, которую я не смогла оценить, которую попрала… Я прошу только прощения. Ты должен простить, Хорен, во имя своей прежней любви. Простить как ученик господа нашего Иисуса Христа, прощавшего отвергнутых миром, падших женщин, которые орошали слезами его ноги и вытирали их своими волосами. Я — одна из них. Прости меня… И если в твоих глазах я потеряла все то, чем могла привлечь тебя, то ради нашего ребенка, — прости.

Пока несчастная женщина изливала перед монахом горькие беды своего сердца, отец Хорен пребывал в состоянии лихорадочного возбуждения, вызванного воспоминаниями о счастливом прошлом. Казалось, он снова ощущал прикосновение рук невинной девушки, чувствовал ее ангельское дыхание, когда-то наполнявшее его сердце бесконечным ликованием. Казалось, он слышит удары девичьего сердца, в котором его любовь занимала так много места. Он усадил женщину рядом с собой, взял ее дрожащую руку в свою и с глубоким чувством произнес: