Давайте напишем что-нибудь

– Да похоже, что нету, – вздохнул Деткин-Вклеткин. (Ой-ой, не Вам, дорогой Вы мой, судить! – Авторская ремарка.) – Помер он давно… уж и не помню даже, в какой главе.

– Не дописав настоящего художественного произведения? – задал явно глупый вопрос Случайный Охотник.

– Все настоящие художественные произведения дописываются – там, – Деткин-Вклеткин пристально посмотрел в сторону того света.

– Это он оттуда суется? – поежился Хухры-Мухры, боявшийся мертвецов. – А его вообще-то… захоронили?

– Он, вроде, сам себя захоронил, когда еще живой был, – с неуместным сомнением произнесла в безвоздушное пространство Умная Эльза.

– Может еще, он… незахороненный где-нибудь около нас шастает? – Хухры-Мухры снова выхватил из нагрудного кармана человеческую пуповину и поспешно помахал ею в разные стороны, как кадилом. – То-то я чую – вроде, в затылок кто дышит, а никого не видать!.. – Порывшись в бездонном, видимо, наружном кармане, он достал оттуда что-то вроде бус. – У меня еще человеческие зубы есть на ниточке – дать вам всем по одному? Духов отгонять!

– С нами же Японский Бог! – укоризненно напомнила Умная Эльза. – Что за суеверия?

– Нет, зуб в кулаке держать – все равно самое верное дело. После пуповины, конечно: пуповина – лучше всего. А что Японский Бог с нами – это-то я помню, как же!

ГЛАВА 38 Несвоевременное появление в структуре художественного целого еще одного героя – на сей раз последнего

А я вот скажу тебе, мой читатель: героев много не бывает. Чем больше среди нас героев, тем лучше. В идеале каждый должен быть героем, ибо только тогда мы достигнем того совершенства, светлою тенью которого овеяны страницы настоящего художественного произведения. «Даешь больше героев!» – на каждом углу кричат нам, работникам пера и топора, вечно недовольные современники. Но многим, слишком многим работникам пера и топора негде уже брать героев, ибо измельчал человек. Нету в нем теперь беззаветности: глянешь на него – все наносное. Даже лица – особенно у представительниц прекрасного пола – наносные: сотрешь случайные черты – косметики, например, а под ними и нет ничего…

Впрочем, что это я все о грустном да о грустном! Не станем грустить. Станем хохотать, как укушенные пчелою: только так ведь и надо, когда конец близок, но конца не видать. Притом что конец ведь всегда близок – и тем ближе, чем больше его не видать. Например, кольцуют вдруг художественное произведение – как птицу, и всем сразу становится понятно: конец там, где начало… В таком случае просто принимаются читать художественное произведение еще раз – и прочитывают до конца, а в конце еще раз понимают то же самое. Это ли не благодать? Литературное целое как замкнутая на себе художественная система. Текст, захлестывающий петлей вокруг горла: опля!

Спокойствие: так мы с вами не поступим, ибо есть предел и читательским мукам. Дурно подвергать читателей все новым и новым испытаниям, ставить их перед все новыми и новыми загадками. Иногда надо раскрывать карты и бросать их на стол: смотрите, гады, мне все равно теперь, у меня четыре туза!

Короче говоря, с этого момента автор настоящего художественного произведения обещает вести себя наконец честно. Вот… вводит нового героя – и честно говорит: это – последний. Так что хоть ты, мой читатель, вдрызг излистай оставшиеся страницы, а других новых героев ты там уже не найдешь. Кстати, и этого уже с трудом достали… по сусекам пометя, – в фигуральном, конечно, смысле. Массу народу пересмотрели – все не то, не то!.. Скажем, приходит кто-нибудь и говорит: «Я герой». А присмотришься к нему – портки с дырой: беден, значит. Только еще больше-то бедных нам куда? Тут у нас и так одни бессребреники – прямо в старых добрых традициях отечественной литературы, на страницах которой богатства иметь сроду не полагалось. Если мы, конечно, не о богатстве души говорим – такого добра именно у нас испокон веку завались было. Насчет денег зато… с этим плохо всегда дела обстояли. И, что характерно, как деньги у кого есть – так обязательно подлец или урод… или какого-нибудь окончательно уже преклонного возраста, когда все еще живому организму становится практически безразлично, богат он или нет.

Иными словами, никто из пришедших на замещение вакансии нового героя не годился, а кто годился – тот не пригодился: таких и без него уже было пруд пруди. Ты и сам, мой читатель, видишь, какие тут у нас с тобой индивиды по страницам настоящего художественного произведения разгуливают… некоторые даже без брюк до сих пор. На что живут – непонятно, чем занимаются в рабочее от свободы время – неизвестно. Трудно даже сказать, есть ли у них крыша над головой, постель, смена белья, кухонные принадлежности – типа какой-никакой плиты, на которой хоть вот… яйца сварить!

И носит наших с тобой героев ветром…