Давайте напишем что-нибудь

– Вождей не выбирают. Это вожди выбирают нас. Карл Иванович пришел с того света – весь в мехах – вместе с бабой своей, с большой буквы, тоже в мехах, и сказал: «Я ваш вождь, идите за мной». И все пошли.

– Просто каменный век какой-то! – возмутилась Кунигундэ. – И что – Редингот тоже пошел? Редингот же сам был вождь!

– Редингот не вождь, а бог – различать такие категории надо. Во всяком случае, Японский Бог. И он сказал, когда такой дележ пошел: богу, говорит, богово, а кесарю – кесарево. И освободил Карлу Ивановичу дорогу.

– А сам с чем остался?

– С чем и был – ни с чем. Остальные же, кто около него начинал, уже до этого сошли с круга.

– Как это – «сошли с круга»?

– Ну, как… Марта забеременела, Кузькина мать возжаждала земной славы, Ближний и Сын Бернар занялись поисками человеческих ценностей… Только одна Умная Эльза осталась прежней, но Редингот запретил ей покидать Японию, когда тут все это началось.

– А Деткин-Вклеткин? Мне Редингот про него тоже рассказывал… во время случайной близости.

– Деткин-Вклеткин-то… Он, вроде, потерялся в ледяных просторах – вместе с эскимосом Хухры-Мухры и Случайным Охотником. От них долго не было вестей: наверное, они замерзли насмерть. Так что Редингот оказался совсем один – и сказал всем своим: «Ну, живите как знаете, а я оставляю себе только Татьяну и Ольгу, ибо она чиста и невинна, как все дети».

– И Марта согласилась?

– Конечно! Потому что ее и Ближнего с Кузькиной матерью как раз в этот самый момент арестовывал Карл Иванович. И арестовал. За измену идее. И многих других арестовал, за то же самое. В общем, как всегда: репрессии, облавы… сами знаете! Только вот Сын Бернар, говорят, убежал и подался в партизаны. Но ведь от благородного Эдуарда не уйдешь…

– Так вот, значит, с кем благородный Эдуард спелся! – воскликнула Кунигундэ.

И добавила:

– Ну ладно…

И глаза ее, давно уже вытаращенные, сверкнули как две шаровых молнии.

ГЛАВА 32 Пейзажная зарисовка ни к селу ни к городу

Традиционный литературный прием отжил свое – это вам любой мало-мальски пристойный современный писатель скажет. Попроси такого писателя украсить выходящее из под его пера творение пейзажной зарисовкой – он тебе все глаза выцарапает. И пойдешь ты слепым по белу свету, проклиная каждую невидимую (тебе) былинку: дескать, будь ты неладна – и чтоб ты загнулась ближайшей холодной ночью! А писатель отправится за тобою следом, ухмыляясь как ни в чем не бывало и сознавая свое превосходство. Превосходство его – да и всей писательской братии – прежде всего в том, что такими ветхими категориями, как пейзажная зарисовка или портрет персонажа, они давно уже не мыслят. Чем же они мыслят? – спросите вы меня. Но в ответ на ваш вопрос я только загадочно улыбнусь и ничего не скажу. Догадайтесь сами.

Для этого достаточно взять любое сегодняшнее произведение – причем ни в коем случае не читать, а только пробежать глазами четверть странички, и все! Уверяю вас, что на этой четверти странички успеет произойти масса всего (действие, действие, действие!): дочь покинет отчий кров вместе с шейхом из арабских эмиратов, сын свяжется с наркоманами, от чего мать сляжет, потеряв память и видом своим вогнав в могилу отца, на плечах которого крупное предприятие, каковое немедленно перейдет в руки соперницы матери, на ваших глазах отравившей местное озеро испражнениями инопланетян, хранимыми ею в пуленепробиваемом сейфе с тех самых пор, когда вышеозначенная мать увела у нее из-под носа хорошенького пришельца, произведшего на свет вышеозначенного сына, чьи дружки отмывают деньги, вкладывая их в очистительные сооружения, в то время как основные доходы отдаются вышеозначенному шейху, на поверку оказывающемуся владельцем заводов, газет, пароходов, нефтяной компании, а стало быть – виновником сброса отходов производства в вышеозначенное местное озеро да еще и трансвеститом.

Что поделаешь, дорогие мои, искусство письма есть искусство ин-три-ги! Нету интриги – не дадут и денег. Вот почему те, кому нужны деньги, изо всех сил стараются, чтобы интрига была и чтобы ее было много. Но покойному автору настоящего художественного произведения деньги уже не нужны – так что он смело может позволить себе чуть-чуть урезать интригу и украсить выходящее из-под его пера творение (автор пишет его именно пером – и не из эстетства, а дабы оное творение впоследствии не вырубили топором, как девственный лес) величественным пейзажем, пополнив тем самым сокровищницу мировой литературы еще одним бессмертным описанием вечно живой природы, по которой так стосковалась душа как отечественного, так и зарубежного читателя.