Давай притворимся, что этого не было

– Конечно же, тогда я испугалась, что со мной наяву будет происходить все, что мне снится, так что теоретически может получиться так, что я проснусь в школьном кабинете в платье из маринованных огурцов. Или с руками из зефира, или без ноги. Потом, где-то неделю спустя, мы с Виктором лежали в кровати и вдруг услышали из окна над головой какой-то скрежет, словно кто-то водил ножом по стене. Меня парализовало от страха. Я медленно повернулась лицом к окну и увидела ОГРОМНУЮ ЗАДНИЦУ МОЕГО КОТА. Как оказалось, наш толстозадый кот Поузи пытался разместиться на крохотном подоконнике, но не помещался на нем, так что ему приходилось отчаянно цепляться одной из задних лап за стену, чтобы удержаться, и тут я поняла, что именно со мной случилось. Мой огромный, жирный кот упал мне на лицо и поцарапал меня своими огромными кошачьими когтями в тот самый момент, когда мне снились серийные убийцы. Вот почему десять лет спустя у меня по-прежнему этот шрам.

Все смотрели на меня озадаченно, и Виктор заставил меня уйти, после чего поклялся больше никогда не брать меня с собой на вечеринки. Мне было сложно с ним спорить, и все-таки я заметила, что вечеринка на самом-то деле удалась, потому что никто так и не увидел моего влагалища. Виктор сказал, что мы по-разному понимаем слово «удалась». Потом он сказал мне, что истории про серийных убийц, которые в конце концов оказываются обыкновенными котами, теперь возглавляют перечень вещей, о которых мне запрещено разговаривать, и вот тут я уже возмутилась не на шутку, потому что в этой истории он выглядел долбаным американским героем, гоняющимся по всему дому за серийным убийцей (который на самом деле оказался котом). Тогда он заметил, что коты на самом деле не серийные убийцы, а я ответила, что формально коты опаснее серийных убийц, потому что они слишком пушистые, чтобы их кто-то заподозрил, и если бы Поузи приземлился на несколько сантиметров ниже, то мог бы порезать мне яремную вену. По сути, Поузи – незаметный убийца.

Прямо как холестерин.

Я попыталась успокоить Виктора, пообещав, что когда мы вернемся домой, я все заглажу, отправив его коллегам остроумное письмо, в котором не будет ни единого слова о ножах.

– А потом что? – спросил Виктор.

– А потом, – объяснила я, – все будет хорошо, потому что я буду настолько обворожительна, что они меня простят. Кроме того, все на вечеринке были порядочно пьяны, и они вряд ли поверят, когда проснутся утром, что я и правда рассказала эту ужасную историю.

Тогда Виктор заметил, что, если мне и удастся убедить их в своей нормальности по электронной почте, в итоге я непременно снова облажаюсь, и он был прав, и именно поэтому в следующий раз на вечеринке я скажу всем, что у меня ларингит, и попрошу всех достать сотовые телефоны, чтобы общаться со мной с помощью СМС. Но, как мне пришлось с неохотой признаться Виктору, проблема в том что я, скорее всего, запаникую и скажу первому же попавшемуся человеку, что не могу говорить, потому что мою гортань сожрал леопард, а потом достану телефон, чтобы показать, насколько гортань при увеличении напоминает влагалище. Виктор жалобно на меня посмотрел, и я достала телефон, чтобы найти видео с гортанью и подтвердить свои слова. Тогда Виктор глубоко вздохнул и попросил меня перестать с ним разговаривать. Чего, полагаю, и следовало ожидать.

Что ж, извинюсь перед ним завтра.

По электронной почте.

Спасибо за зомби, Иисус

Разговор с Виктором в машине:

Я: Господи, а ты видел название того кладбища, которое мы только что проехали? «Кладбище воскресения». Что за жуткое название для кладбища.

ВИКТОР: Это потому, что они верят в воскресение Иисуса, дубина.

Я: И тем не менее. Некоторые вещи просто нельзя воскрешать. Можно подумать, нам нужно, чтобы по земле шатались эти гребаные зомби.

ВИКТОР: Это уже не «воскресение». Это «оживление».

Я: Одно и то же. Хотя, полагаю, «Кладбище оживления» звучало бы куда более жутко.

ВИКТОР: Это не одно и то же. Зомби – это оживленные трупы, которые при этом лишены былых умственных способностей, так что это не воскресение. Формально это можно назвать «зомбификацией».

Я: Ну ладно, раз уж ты хочешь говорить формально, то что тогда насчет вампиров?

ВИКТОР: Эмм… С ними все в порядке?

Я: Я хочу сказать, что вампиры обладают «былыми умственными способностями», а значит, следуя твоей логике, они «воскрешены». С тем же успехом можно было назвать его «Кладбище приносящего вампиров Иисуса».

ВИКТОР: Нет, это не то же самое, потому что когда ты воскрешаешь кого-то из могилы, это уже не нежить.

Я: Ну уж нет, как раз это и ЕСТЬ нежить. Это как бы определение нежити.

ВИКТОР: Нет. Нежить – это вампиры. Воскрешенные трупы – это не нежить.

Я: Кажется, ты сам не знаешь, что такое «нежить».