Давай поиграем, дракон!

— Да, я не невинная дева. Не сопливая красотка, которая ждёт, пока кто-нибудь явится спасать её от бед. И характер у меня не сахар, — добавила она, в подтверждение плюя на пол в щербинку меж зубами. — Я, Леонард, взрослая состоявшаяся женщина, знающая, чего она хочет. Я не девчонка и не серая мышь, ожидающая одобрения крылатого рыцаря на белом коне. Я вполне проживу и без тебя. У меня есть выбор и достаточно силы воли. А ты можешь ждать свою идеальную кисейную барышню, которая умеет трепетать ресницами и наслаждаться запахом ромашки, когда ты держишь её за руку.

— Я не это хотел сказать!

— Ой, да всё я понимаю. Все вы одинаковы, во всех мирах. Вам подавай бабу, которая согласится стать тенью. Сильных вы боитесь.

— Вовсе нет! — он дёрнулся, чтобы поймать, исправить сдуру ляпнутое и недопонятое, но неловко запутался в одеяле и медлил слишком долго.

— Я отведу тебя домой, потому что ты достаточно глуп и беззащитен, чтобы найти на свою задницу ещё приключений, сдам Леноре и уйду. Ты больше меня не увидишь. Прости, что подумала, будто между нами пробежала искра.

— Искра? Что ты несёшь? Ленора? Погоди, да я не собираюсь возвращаться к Леноре! Я хотел отправиться домой и был уверен, что ты…

— То есть как это ты не собираешься возвращаться к Леноре?

— Да какое это имеет значение? Я совсем о другом! Да, не собираюсь. Я собираюсь вернуться домой! Домой, понимаешь? В мою пещеру. И я хотел…

Пижма обернулась, стараясь, но оказываясь не в силах рассмотреть в этом наивном, добром, романтичном драконе того, кого никогда в нём не видела, — труса.

— То есть, ты собираешься вернуться в пещеру как ни в чём не бывало? Как будто ничего не случилось?

— Так ничего же и не случилось. Подожди, давай поговорим об этом позже. Я совсем о другом!

— Ювеналий убил твоего брата! Ты слышал Лоренцо? Он практически прямым текстом это сказал! И ты не собираешься сломя голову бежать, чтобы сообщить это матери, способной всколыхнуть совет? Ты не собираешься… мстить?

Леонард, наконец, справился с одеялом, но подойти к девушке не получилось: она отступала назад, словно к ней приближался прокажённый.

— Ты не хочешь отомстить?

— Что за бред? Конечно, нет!

Она набрала в грудь воздуха и выдохнула.

Вдохнула…

И снова не смогла произнести ни слова.

— Ты не можешь. Ты же не трус, верно? Ты просто не имеешь права отступить. У тебя нет выбора!

— Пижма, выбор есть всегда. И я выбираю — не мстить. Ненависть лишь порождает новую ненависть.

— Нет.

— Пижма?

— Нет!

— Да что с тобой?

— Ты не можешь отказаться. Не имеешь права!

Кулак вписался в стену с таким грохотом, что на мгновение весь дом погрузился в тишину. А потом Леонард выругался так грязно, как вовсе не умел до знакомства с Пижмой, и принялся трясти повреждённой рукой. Однако помогло: агент замолчала, в недоумении глядя на нового дракона, способного заткнуть её вот так. На стене темнел обугленный круг, мигая затухающими искорками.

— Я думала, мы сделаем это вместе, — прошептала агент, заворожённо глядя на опалённое дерево.

— Нет. Мы не будем мстить. Я выбираю остановить этот замкнутый круг. И уж точно я не хочу, чтобы в этом участвовала ты.

Где-то вдалеке отозвался на шум сочный удар грома.

— Что ж, значит, я больше тебе не нужна, — отозвалась на него Пижма. — Желаю счастья, Леонард.

Она грубо оттолкнула в проходе примчавшегося на шум Ли и, не дожидаясь, пока бросившийся следом дракон вежливо объяснит хозяину дома, что ничего не случилось, выскочила на улицу, радуясь, что зарождающийся ливень скроет от посторонних взглядов все те чувства, что совершенно непрофессионально текли по её щекам.

Летнему ливню полагалось бы нести метафорическое очищение, как дружескими ладонями, накрывать плечи тёплыми потоками, успокаивать, нашёптывать, что ни одна беда не вечна, а любое сердце со временем заживает…

Этот ледяными острыми струями колотил и без того измученное тело, хлестал, раз за разом находя самое болезненное место для удара, тысячей ледяных плетей ранил кожу, так и не согретую желанными руками.

Она убежала босиком. Шлёпала по лужам, по маленьким рекам, смывающим грязь с мостовой, упрямо шла против потока, не пытаясь ни укрыться, ни приподнять липнущий к ногам подол.

Да что этот проклятый мальчишка о себе возомнил?! Неужели и правда считает, что ей есть до него дело? Решил, что она вешалась на него не от безделья, не шутки ради, а на самом деле влюбившись? Вот ещё!

Вот ещё!

Да пошёл он!

Пижма рукавом вытерла нос. Просто дождь накапал, ничего более.

Дорогу перебежала огромная ободранная кошка. То есть, вероятно, эта зверюжина считалась кошкой в Лимбе: огромными, похожими на крылья летучих мышей, отростками она прикрывала голову и, несмотря на саблезубость, дикий взгляд и габариты если не тигра, то хотя бы рыси, казалась не сильной и независимой, а глубоко несчастной.