Давай поиграем, дракон!

Нет, так продолжаться не может! То ли этот грёбаный ботаник придуривается, то ли и правда не понимает намёков. Не то чтобы Пижме впервые приходилось брать дело в свои руки, но почему-то бездействие и глупость этого конкретного мужчины злили до одури. Хотелось влепить ему такую пощёчину, чтобы его дурацкие очёчки… Ладно, для начала хотелось надень на него его дурацкие очёчки, потому что, чёрт возьми, Лео прав: смотрелся он в них невероятно привлекательно. Так вот, хотелось сначала надеть очёчки, а потом влепить такую оплеуху, чтобы они улетели в противоположную стену; хотелось врезать ему хорошенько, чтобы выбить остатки дыхания; хотелось схватить, прижать и целовать, оставляя на бледной коже пунцовые следы, крайне однозначно отгоняющие соперниц к другим, менее занятым кавалерам; хотелось…

Да пошло всё к чёрту! Пижма оседлала дракона, попутно отметив, что женщины его явно интересуют, да ещё как.

— Я тебе нравлюсь? — с вызовом сощурилась она.

— Странный вопрос, — Лео смущённо поёрзал на кровати, тщетно пытаясь скрыть, как сильно ему нравится агент. — Конечно!

— Так в чём проблема?!

Он не понимал. Правда, не понимал. Глаза дракона, огромные, честные, светлые глаза смотрели совершенно искренне, но растерянно. И агента не пугали ни заалевшее в них пламя, ни сузившиеся зрачки, ни тонкая сетка раскалённых сосудов, выступившая на веках. Это был её дракон, её и ничей больше. Пальцы саднили, подрагивали от желания… необходимости обрисовать этот упрямый подбородок, острый, кривоватый нос, тонкие губы, нужнее которых не найти уже нигде; запомнить, поставить клеймо, нарисовать чёртову печать из ЗАГСа прямо посреди наморщенного в раздумьях лба!

Пижма склонилась, напрашиваясь на поцелуй, но получила самую дурацкую фразу из всех возможных, хоть и переплетающуюся с дурманящим ароматом ромашки:

— В смысле?

Она всё-таки его стукнула. Не так сильно, как хотела, и точно слабее, чем он заслуживал, и отвернулась. Босые ноги обожгло внезапно ставшими ледяными досками. Уйти. Встать и уйти, чтобы не унижаться ради какого-то… мальчишки! Именно мальчишки. Мужчина бы не упустил момент, не повёл бы себя так глупо. Но она осталась на месте, гипнотизируя дверь взглядом.

Лео уселся позади, глядя в её гордо выпрямленную спину, долго молчал, протягивал руку, чтобы коснуться плеча и снова её отдёргивал.

— Эй, — дракон прокашлялся и позвал решительнее: — Эй?

— Чего тебе?

— Ты на меня обижаешься?

— Лёня, да ты и впрямь гений! — щедро плеснула агент сарказма в голос и отняла одеяло. Нет, она нисколько не мёрзла и в одеяле не нуждалась. Просто чтоб знал.

— Почему?

— Почему-у-у-у?!

Как Пижма ни старалась вести себя соответственно статусу и возрасту, но ситуация вынудила обернуться и отжалеть ботанику ещё одну оплеуху:

— Теперь понял?

— Только то, что вопросы тебе нужно задавать на расстоянии, — Леонард потёр запылавшую щёку.

— Божечки, где ж такие идиотов лепят? — поинтересовалась Пижма у богов, с которыми никогда не была на короткой ноге. Боги глубокомысленно пожали плечами: они тоже делали мужчин куда более сообразительными, но те умудрились растерять умственные способности где-то на дороге между чертогами Всевышних и бренной землёй.

— Я не идиот, — обиделся Лео. — Просто романтик.

— А это не одно и то же? К тебе тут баба клеится, а тебе хоть бы хны!

— Вот именно, — для пущей убедительности дракон скрестил руки на груди и тоже отвернулся, чтобы даже смотреть в противоположную от Пижмы сторону. — «Клеится»! «Баба»! Ты сама-то себя слышишь? Где прекрасная, нежная дева? Где смущение первого прикосновения и долгое ожидание?

— Осталось в прошлом веке, — остудила романтика прагматик, закусывая губу: наверное, ей бы тоже хотелось, чтобы всё было именно так, как представляет Лео. Но она жила в реальном, немагическом мире. В мире, где не поют серенад и не читают стихов прежде, чем «познакомиться поближе». В реальности у людей нет ни времени, ни желания растягивать этап «до», ведь, как правило, обоим ясно, что не наступит никакое «после». Так зачем тогда терять время и тешить себя несбыточными мечтами?

— Для тебя — может быть. А для меня эта романтика жива. Я сам её оживлю, если понадобится. И можешь считать меня идиотом, но я не стану бросаться на женщину, которая сама преподносит себя в подарочной, хоть и невероятно привлекательной, упаковке. Прости, Пижма, но так нельзя.

Ангуссон хотел говорить дальше. О том, что, если Пижме не близка романтика, то он готов быть смешным за них обоих; о том, что самое страшное позади, что они разобрались со всеми проблемами и теперь у них впереди много-много времени: некуда торопиться; о том, что он хочет подарить ей настоящую сказку, раз во вселенной, где она родилась, женщинам такое счастье не перепадает. Но прежде, чем он открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, Пижма поднялась так резко, что кровать всхлипнула.