Дашкова

Несколько лет Екатерина Романовна почти не соприкасалась с дочерью. Обе жили в Петербурге, но точно в разных мирах. Императрица писала барону М. Гримму, что «мать и слышать о ней не хочет»{889}. Следующий всплеск обид относился к 1788 г., когда Анастасия, задолжав модистке, попала под надзор полиции. Кредиторы получили в суде разрешение требовать денег и не выпускать должницу из города. Щербинина была больна, «едва дышала». Увидев ее, тетка рассказала Дашковой правду: лейб-медик Роджерсон считал, что молодой женщине долго не протянуть. Очень характерна реакция княгини: она выждала три дня, чтобы дочь не связала ее посещение с «влиянием сестры», а вечером четвертого отправилась к Анастасии и насколько возможно «сократила посещение». Екатерина Романовна пообещала дать за дочь ручательство, если та поселится с ней. Условием помощи стало возвращение домой. У Анастасии не оказалось выбора. Дашкова приняла на себя долги, составлявшие 14 тыс. рублей, и отправила дочь в Аахен на воды. Однако установила за тратами строгий контроль. В качестве опекунши с Анастасией поехала лектрисса (чтица) княгини мисс Бейтс{890}. Материнское прощение имело горький привкус недоверия. Но могла ли Дашкова доверять?

А могла ли взрослая женщина не желать вырваться из-под надзора? После лечения Щербинина не вернулась в Россию, а отправилась сначала в Вену, затем в Варшаву. Она отослала мисс Бейтс домой и вновь погрузилась в азартные игры. Новый долг составил 12 тыс. рублей. Приводят и более страшную сумму – 250 тыс. Однако есть свидетельство самой княгини в письме к Екатерине II 1794 г., где она признается, что выплатила за дочь в общей сложности 30 тыс.{891}

Словарь

Воспитательные эксперименты Дашковой не вызывали у императрицы доверия. Именно поэтому Екатерина II избегала привлекать подругу к своим реформам в области образования. Княгиню даже ни разу не пригласили в Смольный монастырь, где сама государыня часто гостила и с воспитанницами которого поддерживала живую переписку. А ведь во Франции наша героиня с позволения Марии-Антуанетты ездила в Сен-Сир, и ей было что рассказать об оригинале русской копии.

Но нет. Екатерина II хотела направить усилия мадам директора совсем в другое русло. «Однажды я гуляла с императрицей по саду в Царском Селе; разговор коснулся красоты и богатства русского языка. Я выразила удивление, что императрица, будучи сама писательницей и любя наш язык, не основала еще Российской Академии, необходимой нам, так как у нас не было ни установленных правил, ни словарей… За границей есть несколько образцов подобных академий и надо только выбрать». В качестве примера Дашкова привела Французскую и Берлинскую академии. Государыня ответила, что мечтает об этом, но к ее стыду, дело еще не начато. Княгиня составила план. «Каково было мое удивление, когда мне вернули мой далеко не совершенный набросок… утвержденный подписью государыни»{892}.

Чья это была инициатива? Судя по «Запискам», самой Дашковой. Получив указ о назначении президентом, она проговорилась императрице: «у меня уже готовы и суммы, необходимые на содержание Российской Академии, придется только купить для нее дом». По подсчетам княгини, хватило бы и 5 тыс. рублей, которые Екатерина II ежегодно выделяла «из своей шкатулки» на переводы классических авторов. «Прежние директора… смотрели на них как на свои карманные деньги». В тот же день наша героиня получила от государыни 6 тыс. рублей на новую звезду. Кажется, между ними царило полное согласие.

Однако в реальности назначение на пост президента последовало более чем через два месяца после описанного разговора – 30 октября. Значит, Екатерина II думала, и думала основательно. О чем? Как переподчинить и влить в новое учреждение структуры, которые занимались сходным делом до Дашковой.