Дарвиния

Думать было трудно, от едкого химического запаха мутилось в голове.

– Мы оба знаем, кто мы, – продолжал между тем Крейн. – Это облегчает задачу.

– Какую еще задачу?

– Подумай о нас, – прохлюпал Крейн и зашелся кашлем, даже согнулся в три погибели, но распрямился, прежде чем Лили успела воспользоваться его слабостью. – Мы с тобой прожили столько лет бок о бок, блоха и блошка, и все ради чего? Чем я занимался, Лили? Добивался финансирования поставок оружия, сливал государственные тайны, способствовал как мог тому, чтобы гражданские власти были заняты войнами или религиозными спорами, а теперь, когда идет Битва… – Он сделал жест, который в темноте можно было расценить как пожатие плечами. – Она идет вдалеке отсюда. Боже, за что ты меня покинул?

– Это не смешно.

– Совершенно согласен. Я меняюсь, блошка, и не знаю почему.

Он встал и подошел чуть ближе к лампе – и к револьверу.

Длинный пиджак упал с его плеч. Едкий запах усилился. Сквозь разодранную рубашку проглядывала бугристая кожа, вся в зеленых лопающихся гнойниках. На лице отслаивалась кожа, как рваная папиросная бумага. Голова принимала новые очертания: челюсть выдвинулась вперед, черепная коробка вспучивалась между островками крови, волос и густой желтой плазмы.

Лили ахнула.

– Что, все так плохо, блошка? У меня нет зеркала. Впрочем, верю, что плохо.

Ее рука потянулась к дверной ручке.

– Попробуешь сбежать – пристрелю, – сказал Крейн. – Даже не сомневайся. Вопрос чести. Так что давай лучше поиграем.

Ей было страшно, как никогда в жизни, – страшнее даже, чем в ту кошмарную ночь в Фейетвилле. Тогда враг, по крайней мере, имел человеческое обличье. Крейн выглядел чудовищно даже в полумраке.

– Поиграем?! – переспросила она.

– Забудь о том, как я выгляжу, блошка. Думаю, этого не должно было случиться; сейчас уж точно не время. Я не властен над происходящим. Как ни странно, мой бог тоже.

– Какой еще бог?

– Мой отсутствующий бог. Отсутствующий… В этом-то и беда. Он молчит, этот тихий ровный голос. Наверное, у его обладателя есть более важные дела где-нибудь в другом месте. Возникли непредвиденные обстоятельства. Вашими стараниями. Но этот процесс… – Он вытянул вперед покрытую волдырями руку. – Знала бы ты, как мне больно, блошка. И как я ни молил об облегчении, до меня не снизошли.

Он умолк, и снова начался приступ влажного кашля. Капли чего-то розового и забрызгали столешницу, ковер, блузку Лили.

«Беги!» – велела она себе.

Но ее ноги словно приросли к полу.

– Очень скоро, – сказал, откашлявшись, Крейн, – я совсем перестану быть собой. Мне следовало это предвидеть. Кем бы ни были эти сущности – богами или демонами, – они голодны. Выживет Мэтью Крейн или нет, это их заботит ничуть не больше, чем твоя жизнь, блошка. Так что сама видишь, в каком я положении.

Он сделал еще нетвердый шаг вперед; ноги сгибались в странных местах. От этих движений лопалась плоть; из-под штанин текла желтая жижа.

– Револьвер заряжен и поставлен на боевой взвод. Как бы уродливо ни выглядели мои пальцы, нажать на спусковой крючок я все еще в состоянии. Я не так проворен, как прежде, но и ты тоже уже не девочка. Полагаю, ты вошла в ту стадию жизни, когда женщины носят компрессионные чулки и ортопедические туфли? Может, промозглыми вечерами у тебя даже разыгрывается артрит. И за автобусом бегать больше не тянет.

Все это было абсолютной правдой.

– Итак, игра. Называется «хватай револьвер». Думаю, шансы у нас с тобой приблизительно равные. Только не дожидайся, когда я скомандую «Начали!».

Она и не стала.

Лили рванула к столу что было сил, но все равно это было как во сне: руки и ноги превратились в пудовые гири, она двигалась как будто под водой.

Револьвер лежал в круге света, вороненая сталь на лакированном красном дереве, и в электрическом сиянии все его желобки и плоскости искрились, точно ослепительные созвездия.

В воздухе висел густой химический дух трансформации Крейна. Тот издал пронзительный животный крик, но Лили едва его услышала.

Ее правая рука коснулась рукоятки; револьвер выскользнул, и теперь их разделял роковой дюйм. Крейн был так близко, что Лили ощущала исходящий от него сернистый жар.

Внезапно револьвер каким-то образом оказался у нее в ладони.

Она попятилась от стола, оступилась и в следующий миг обнаружила, что сидит на окровавленном ковре, сжимая в трясущихся руках оружие, которое выставила перед собой на манер дешевого распятия.

Мэтью Крейн – вернее, существо, которое прежде было Мэтью Крейном, – выпрямился перед ней во весь рост. Настольная лампа опрокинулась, безжалостно залив резким светом покрытое волдырями лицо. Глаза у него были малиновые, зрачки превратились в черные щелки.

– Молодчина, блошка! – взревел он. – Молодчина!

Лили выжала спуск. Ствол был направлен низко, и пуля раздробила ребро, забрызгав дальнюю стену кровавой жижей. Крейн пошатнулся и ухватился за стеллаж с протоколами заседаний конгресса. Он опустил взгляд на рану, потом перевел его на Лили.

Та осторожно поднялась на ноги.

Он улыбнулся – если, конечно, это была улыбка, – обнажив пеньки зубов.