Дарующая жизнь (СИ)

В маленькой палатке имела место классическая картина русского художника «Похмелье». Шут уже проснулся, сидел на матраце, держась за голову обеими руками. Или держа голову, чтобы не укатилась. Карис уговаривал его выпить какой-то отвар.

– Уйди, – слабо отвечал шут, – дай мне спокойно умереть. Зачем ты меня так напоил?

– Зачем ты пил? – резонно возражал Карис. – Выпей травки, хоть тошнить не будет. А то полдня промаешься с желудком.

– Хорошо бы, – простонал шут. – Хоть полегчает.

– Может, тебе вина налить?

Шут рванулся к предусмотрительно приготовленному ведру. Карис подмигнул Лене. Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Господи, как же ей везет с друзьями. За что такое счастье?

Шут рухнул на прежнее место. Карис сунул ему кружку:

– А вот сейчас пей! Живо!

Шут, морщась, давясь и кашляя, мужественно выпил весь отвар и тут же бросился обратно к ведру. Карис хихикнул. Лена нашла полотенце, намочила его в ледяной воде и, когда шут просто упал на матрац, плюхнула ему это полотенце на лицо. Он блаженно застонал.

– Вот что мне было нужно, а не твоя отрава… Сколько же я выпил, а?

– Точно не скажу, я на пятой кружке сбился со счету. Но пил ты еще долго.

– Стану трезвенником, – сообщил шут. Маркус фыркнул. – Правда, стану!

– Ты не клянись, тебе вредно, – посоветовал Карис. – А то и правда придется стать. Пить можно и нужно, только в разумных пределах. Там таз с холодной водой. Умойся, легче станет.

Шут, задрав голову, чтобы не падало полотенце, снял куртку, стянул через голову рубашку и долго плескался в тазу, окунал в него голову, обтирал торс.

– Неужели у пьяниц это каждый раз? – с ужасом спросил он, протягивая назад руку, в которую Карис тут же сунул кружку с шианой. Шут опорожнил ее не отрываясь. – Мне долго так плохо будет, а?

– Полдня, – авторитетно сказала Лена, и шут уронил кружку себе на ногу, смешно подпрыгнул и с испугом на нее уставился. На ногу. Кружка была большая и тяжелая. Маркус захохотал. – Обуйся, горе мое, не стой босиком. Холодно.

– Лена, – беспомощно произнес шут и замолчал. – Карис, зачем ты…

– Пойдем, Маркус. А то он меня совершенно замучил.

Оставшись одни, они все так же молчали. Потом Лена поставила рядом с шутом сапоги, отыскала носки и присела перед ним на корточки. Когда шут понял, что она решила его обувать, то отпрыгнул назад и испуганно сказал:

– Что ты, я сам. Сейчас.

Он торопливо обулся, надел рубашку и долго-долго заправлял ее в штаны, и все у него не получалось, он сердился на себя, нервничал, отворачивался, но непослушная рубашка то комкалась сзади, то вылезала сбоку. Лена понаблюдала за его мучениями, потом подошла и прислонилась к нему. Шут замер.

– Ну что за глупости, Рош?

– Она… она…

– Что – она?

Шут попробовал отстраниться, да Лена вцепилась ему в рубашку (которая тут же услужливо вылезла из штанов). Он промолчал не меньше пяти минут. От него несло классическим перегаром, он был помят, небрит и всклокочен больше обычного, мятая и не особенно чистая рубашка никак не желала приходить в нормальный вид, только Лене было совершенно все равно.

– Она сказала, что мужчины только пользуются тобой.

– Ну и что?

В его голосе было столько боли, что Лена поклялась при следующей встрече как следует расцарапать сестрице всю физиономию. Прозаично, по-бабски, без всякой магии. Лена выпустила рубашку и положила ему голову на плечо.

– Ты и так мне никогда не верила до конца, а тут еще Светлая подтвердила все твои подозрения…

– Ну и что? – повторила Лена. – Чихать я хотела на всех светлых и темных. Все равно все мы... в полосочку.

– Она ведь права, Лена. Я знаю, я чувствую правду. Она не лгала.

– Нет, она не в полосочку. Она равномерно светлая. Светло-серая. Серость. Серятина. Еще серее меня. Она не лгала. Она свято верит в то, что говорит. Но разве вера означает истину?

– Ты имеешь право думать, что мужчины используют тебя, – прошептал шут. – Я тоже использовал. Не хотел, а удержаться не смог.

– Это когда я тебя полчаса уговаривала, чтоб ты меня использовал, что ли?

– Какая разница, уговаривала или нет…

– Я люблю тебя, шут.

Голова вдруг потеряла опору, Лена качнулась, но шут, опустившись на колени, обхватил ее обеими руками и уткнулся лицом… туда, куда может уткнуться лицом высокий мужчина, стоящий на коленях перед женщиной, тоже немаленькой. У него как-то подозрительно дрожали плечи, и Лена их погладила. Что с ним? Вроде и так ясно было…

Он задрал голову, и Лену поразило: как же сияли его глаза! Из серо-синих и вовсе не таких уж светлых они стали почти серебряными. Так не бывает. Человек не может быть таким счастливым. От такого вообще-то умирать положено. Но умирать Лене совершенно не хотелось. Пусть себе Светлые шляются по мирам, ведут мониторинг и отслеживают порядок и равновесие, наплевать. С высокой-превысокой башни. Пусть верят, что мужчины ими только пользуются. У них нет шута.