DARKER: Рассказы (2011-2015)

— По этим тропам, сэр, мы проводим покинувших этот бренный мир в дальний путь.

— На кладбище можно попасть и по главной дороге. К чему вы меня беспокоите? — мистер Глэнвилл начинал нервничать, он не любил тратить время попусту.

— Сэр, но старые тропы пользованы еще нашими дедами и прадедами, и даже прапрадедами…

— Ваши традиции опасны. Я не уберу заграждения, а за своеволие строго накажу.

— Но, сэр…

— Тут и говорить не о чем.

Что тут сказать, парламентер покинул судью не в лучшем расположении духа. Говорят, покидая дом, он качал головой и шептал: «Так нельзя, нельзя».

Мистер Глэнвилл и забыл бы об этом кратковременном визите, если бы на следующее утро не увидел на столе в кабинете поверх свежей «Морнинг пост» записку: «Помни, человек, ты всего лишь пыль». От послания веяло скрытой угрозой. Мистер Глэнвилл не на шутку встревожился и послал слугу разыскать почтальона. Оба появились к ленчу. Мистер Глэнвилл с пристрастием допытывался у почтальона, кто ему передал записку, но тот упрямо настоял на своем: никакой записки он не видел и тем более не приносил. Оставалось одно: каким-то образом в дом прокрался злоумышленник и подложил письмо. Цель этого проказничества была совершенно непонятна.

Мистер Глэнвилл счел разумным не ломать голову над загадкой. Явного повода для беспокойства он не видел. Просто чья-то злая шутка. Мировой судья даже посмеялся про себя над ничтожной затеей злопыхателя.

Обязанности мирового судьи не представляют секрета ни для кого из нас, так же как и интереса для данной истории поэтому позволю себе перейти сразу к следующему утру, когда мистер Глэнвилл, бледный, со вздувшейся веной на лбу, застыл перед письменным столом в своем кабинете. Поверх газет и деловых писем лежал знакомый клочок бумаги in-quarto[19]. На сей раз на нем было написано: «Время бежит безвозвратно».

Почту принимал камердинер, верный друг, служивший еще отцу мистера Глэнвилла. В его предательство не верилось, и все же мировой судья счел нужным поговорить со стариком. Как и следовало ожидать, записки камердинер не видел, не клал и от почтальона не принимал. Только газеты и пару писем.

Как ни хотелось позабыть о мелкой неприятности, мысли мистера Глэнвилла возвращались к ней в течение всего дня. В конец бедняга совсем измотался. К вечеру он перебирал всех потенциальных врагов, и тут вспомнил об учителе из Фогсхилла. Докучливые записки стали приходить после отказа открыть старые тропы. Неужели тот серьезный мужчина способен на подобную детскую шалость? Странная попытка убеждения. К тому же в посланиях о дорогах — ни слова.

Мистер Глэнвилл отправил гонца в Фогсхилл с поручением разыскать учителя, чье имя, конечно, давно забыл. Выполнить поручение не составило труда: деревня оказалась небольшой, а учитель — единственный на несколько миль вокруг.

Когда Билл Уотингем предстал перед мировым судьей, последний пытался выглядеть как можно строже.

— Итак, говоришь, звать тебя Билл? — начал мистер Глэнвилл прокурорским тоном.

— Именно так, сэр, Билл Уотингем.

— А знаешь ли, Билл, чем карается шантаж мирового судьи?

— Не имею понятия, сэр. Оно и знать-то мне незачем. Святой Пайрон мне в свидетели, у меня и в мыслях никогда…

— Умеешь ли ты писать? — нетерпеливо перебил мистер Глэнвилл.

— На то и учитель, сэр. И читать, и писать. И детишек стараюсь тому обучить. Старые-то, они-то что, им не до этого.

— Мог бы ты написать свое имя, вот здесь?

— Ну, раз уж попросите, чего уж не написать. Могу и написать.

— Уж будь добр, Билл.

Бедный Билл боялся упасть в грязь лицом перед судьей, поэтому выводил буквы с похвальной старательностью. Об усердии свидетельствовали и напряженный взор, и кончик языка, выглянувший из-под правого уса.

Мистер Глэнвилл с трудом дождался тяжелого для Билла испытания и буквально вырвал бумагу из-под пера. Должно быть, вы уже догадались, зачем мистеру Глэнвиллу понадобилась подпись сельского учителя. Мировой судья не занимал бы свой пост, если бы не обладал недюжинным умом. Мистер Глэнвилл сличил почерк злоумышленника и Билла Уотингема и разочарованно вздохнул. Подпись можно и подделать, скажете вы. И будете правы. К счастью, мистер Глэнвилл имел немалый судебный опыт, поэтому прекрасно читал лица людей и вполне справедливо мог судить об искренности собеседника.

— Что вы думаете об этих изречениях? — спросил мистер Глэнвилл, подсовывая Биллу загадочные записки.

Билл нахмурился, зашевелил губами. Мистер Глэнвилл хотел было уже озвучить написанное, но учитель справился сам, отложил послания и промолвил:

— Скажу, сэр, что автор — умный человек.

Мистер Глэнвилл не услышал ни унции фальши. Билл Уотингем видел записи впервые. Так и ничего не объяснив, мистер Глэнвилл отпустил учителя домой.

Следующим утром дом мирового судьи огласил крик отчаяния. На злополучном столе лежала новая записка. Дрожащей рукой мистер Глэнвилл поднял листок и прочел: «Смерть, Суд, холодный Ад: когда человек думает о них, он должен содрогаться».