Дарители

Тут раздался вскрик, и Генри бросился на крыльцо. Что, если мать Джетта умерла? Но, влетев в дальнюю комнату, он обнаружил, что, к счастью, был не прав. У стены сидела женщина с копной кудрявых ярко-рыжих волос и зашивала дыру на чем-то потрепанном и вылинявшем. Вскрикнул, видимо, Джетт, и Генри тут же сообразил почему. Джетт сидел на полу у ног женщины, пытаясь одновременно заглянуть ей в лицо и вытянуть у нее из рук шитье, а она хмурилась и говорила:

– Милый мой, что ты делаешь? Я еще не закончила.

– Мама, это я, – не своим голосом выдавил Джетт. – Я здесь.

– Ну конечно, здесь, где же еще тебе быть?

Женщина улыбнулась мягкой, бледной улыбкой, глядя прямо на Джетта, но вовсе не так, будто думала: «Какое счастье, мой пропавший на два года сын вернулся домой». Она смотрела на него как на стол или шкаф, который видишь каждый день.

Потом она заметила в дверях Генри и Розу с Эдвардом у нее за спиной, и выражение ее лица немного оживилось.

– Милый, это соседские ребята? Как они выросли! Может быть, лучше поиграете на улице?

– Мама, нам надо уходить. Не спрашивай, просто поверь мне, – сдавленно проговорил Джетт и рывком поставил ее на ноги, бросив шитье на скамейку.

Она растерянно моргала, пока он тащил ее по коридору, но у крыльца остановилась как вкопанная.

– Нет, – испуганно сказала она. – Я туда не пойду.

– Мы должны, – грубо бросил Джетт, и Генри сразу понял, какой мучительный ужас скрывает эта грубость. – Ну же, давай, давай, выходим.

– Явился. Поверить не могу, – сказал громкий женский голос с улицы.

Джетт повернулся туда, и его мать воспользовалась моментом, чтобы вывернуться и броситься обратно в комнату. Она бежала так легко, что Генри наконец заметил, какая она молодая. Его отец – «настоящий отец», мысленно уточнил Генри и разозлился на себя за то, что ему по-прежнему трудно называть короля этим словом, – тоже был еще молод, но его измучили десять лет на грани сумасшествия. А мать Джетта казалась почти юной: кожа белая и гладкая, с рыжими пятнышками на носу, рот широкий и розовый – наверное, когда-то он часто улыбался, но теперь казался безжизненной длинной линией.

– Явился, – повторил голос почти с ненавистью, и Генри перевел взгляд на улицу.

Там стояла, упираясь кулаками в бока, приземистая женщина в соломенной обуви.

– Где ты шлялся? – спросила она, исподлобья глядя на Джетта. – Что ты из Цитадели сбежал, мы слыхали, но чего домой потом не вернулся?

– Я должен был заработать денег, чтобы увезти ее отсюда, – через силу проговорил Джетт. – Она всегда хотела уехать. Кража прошла плохо, наши ребята меня бросили, я угодил в Цитадель, я…

Женщина фыркнула.

– А что им, ждать тебя, когда охрана всполошилась? Ты сам вызвался на дело идти, чего жаловаться? Такого, как ты, и вообще нельзя было выпускать за Камни. – Она кивнула на его ногу. – Я всегда это говорила.

– Вот именно! – крикнул Джетт. Он, кажется, сам не понимал, что повышает голос. – Если бы я вернулся, меня никогда бы не выпустили больше. Работал бы в деревне, пока не состарюсь и не помру. Я никогда не достал бы денег, никогда не забрал бы ее отсюда. Это была единственная возможность, я не мог вернуться как неудачник!

– Она так долго тебя ждала, – отрывисто сказала женщина. – Слишком долгое ожидание меняет людей, понимаешь? Она все время разговаривает с тобой. Сначала просто воображала, что ты здесь, а потом слишком уж сильно поверила. Мы все подбрасываем ей работенку по штопке, взамен приносим еду. Она не выходит со своего двора. Никогда. И давай-ка подумаем, кто в этом виноват.

Джетт сел на крыльцо, сцепив пальцы на затылке. Женщина торжествующе кивнула, будто ставила в разговоре точку, и пошла к соседнему дому, твердо впечатывая ноги в землю. На Генри и остальных она бросила враждебный взгляд, но промолчала – кажется, здесь было не принято задавать лишние вопросы.

– Исцели ее, – сказал Генри. – Пожалуйста. Нам пора, иначе все будет очень плохо.

Услышав его слова, Джетт вскинул голову, а потом увидел, на кого смотрит Генри, и надежда в его глазах потухла.

– Он же не лекарь, – процедил Джетт. – Небось и царапины в жизни не забинтовал.

Генри ждал, что Эдвард отпустит какое-нибудь высокомерное замечание, но тот молча развернулся, чтобы войти в дом, и тут одна из трухлявых досок крыльца вдруг треснула под его весом. Эдвард, потеряв равновесие, упал, да еще так неудачно, что едва не напоролся шеей на торчащий из опоры крыльца ржавый гвоздь, и Генри бросился ему на помощь, но Эдвард покачал головой, встал и, не оборачиваясь, зашел в дом.

В дальней комнате мать Джетта снова вернулась к шитью. «Ее зовут Магда», – вдруг вспомнил Генри. Эдвард сел на скамейку рядом с ней и сжал ее виски обеими руками. Магда заморгала, вглядываясь в его лицо, словно пыталась вспомнить, где видела его раньше. Эдвард посидел неподвижно, закрыв глаза, потом встал.

– Милый мой, кто это был? Какой прекрасный юноша, будто сказочный принц, – сказала Магда, глядя на пустой стул у окна.

– Не получилось, – дрогнувшим голосом сказал Эдвард. – Не уверен, что могу лечить болезни разума.