Дар берегини

Все-то у них, у древлян, не как у людей, в досаде подумал Свен. Простых вещей назвать по-людски не могут. Судя по усмешке в прищуренных глазах Хвалимира, он ровно то же самое думал о варягах, хотя обычай, о каком шла речь, был полянский, а не варяжский.

– Это была весной Жива, – пояснил у них за спинами Шатун, – потому – дерево. А нынче солнце на зиму поворачивает, и ей срок в Подземье уходить – она Мораны имя принимает.

Свен и Хвалимир разом обернулись и воззрились в его добродушное простоватое лицо.

– Ты что – волхв? – с подозрением спросил Хвалимир.

– Да где там! Недомыка[30] я, больше ничего.

– А откуда такую мудрость взял?

– Да по свету белому шатался, где одно услышишь, где другое…

Никто на этом лугу не ждал появления Мораны с таким нетерпением, как Свен. Быстрым взглядом обшарив толпу, он убедился, что Ружаны здесь нет. Без нее луг, пестрящий людьми и другими нарядными женщинами, казался пустым, тихим и скучным. Он и сам не заметил, как эта молодуха стала для него самым главным, что он нашел в Малине, но сейчас стремление к ней уже завладело всем его существом.

– Идут, идут! – закричали где-то рядом.

Свен спешно обернулся, и внутри будто вспыхнул свет. На тропе из леса показалось шествие. Первыми шли три девки с большими венками в руках, потом несли молодую березку, потом гурьбой валили остальные.

Ой раным-рано,
На Купалу,
Ходили девки
В зеленую рощу,
Искали девки
Зелену Морану.
Морана, Морана,
Поди-ка ты с нами,
На луг широкий,
Во чисто поле…

Несли березу две женщины, обе в уборе молодух. Одна была Буданка – младшая из замужних дочерей Боголюба, а во второй Свен с одного взгляда узнал Ружану. И сразу будто воздух вокруг ожил: явилось само божество этого празднества, наполнило своим духом все вокруг, каждого человека и всякую былинку.

– Вон Цветана, она Горяни меньшая дочь, – сказал рядом с ним Хвалимир.

– А? – Свен успел о нем забыть.

– Вон та, видишь, ближе к нам, позади Мораны, – Хвалимир показал девушку в толпе – статную, в яркой красной плахте с желтыми и черными полосами, с длинной светлой косой.

На голове Цветаны высился пышный венок, стебли травы торчали из него вверх, будто перья или лучи. Понятно, почему девушек так долго не было – плетение этой красоты требовало немалого умения и долгого времени. А живет эта красота один лишь день – но зато самый лучший, самый светлый, самый долгий день в году и вспоминается потом всю длинную зиму. Стан Цветаны обвивал яркий пояс с кистями, среди красных и черных стеклянных бусин на груди блестели подвески из серебряных ногат – мало кто мог таким похвастаться. Сам наряд придавал ей вид юной богини. От своей матушки она унаследовала слишком хищный нос, однако ей было лет пятнадцать, не более, а в этих летах всякая дева привлекательна, как молодая яблоня в цвету. Особенно если так хорошо одета.

– Это в нашем роду самая лучшая невеста. А вон та, за ней, венок с блискавками – это Хвалинка, моя родная сестра.

– Тоже невеста?

– Да. Смотри, какая тебе приглянется, коли уж отец тебе выбрать позволил, – усмехнулся Хвалимир.

Свен кивнул, но уже успел забыть, каких девок ему показали. Смотреть он мог только на одну. Из леса Ружана пришла, накрыв намитку хитро сплетенным венком из каких-то синих цветочков, отчего стала похожа на царицу в венце. Пучки цветов по сторонам головы стали величиной почти с саму голову. Теперь она казалась еще красивее, чем утром, щеки ее пылали, голубые глаза блестели. Она как будто готовилась вознестись в небо, чтобы там стать женой самого Солнца.

Однако если бы Солнце и правда вздумало за ней явиться, Свен бы с ним живо разобрался.

Морану поставили посреди луга, девки завели круги возле нее. Каждая, числившаяся в невестах, принесла с собой шитый рушник, приготовленный для свадьбы и сейчас висевший на плече; при виде них Свену вспомнилось, как вчера Ружана ждала с рушником на плече возле лохани, чтобы полить ему на руки. Сейчас она вместе с Буданкой стояла среди других молодух – они пришли без рушников и посмеивались над важностью тех, кто только жаждал оказаться среди них. Насмешки эти, по обычаю, горьковаты: недаром молодые жены жалеют об ушедшем девичестве. Жалеют о родичах, о воле, а больше того о надеждах на счастье, которое должно было прийти с замужеством. Но вот замужество наступило, а счастье заблудилось где-то. Злые ведьмы, должно быть, украли по дороге…

Хвалимир, оставив Свена, прошел к девкам. Наклонился к Цветане, что-то прошептал ей, обернулся и кивнул на гостя. Но Цветана лишь метнула на варяга быстрый взгляд и с надменностью отвернулась. Хвалимир покачал головой, улыбнулся, что-то еще ей сказал и отошел.