Дар берегини

– Ну а будет у него княгиня, тебе уж… тут дела не останется, – заметил Медведь, явно чуть не сказав «места не будет», что прозвучало бы слишком грубо. – Поди, выдаст брат тебя замуж, да и жена его постарается. Знаешь ведь, как водится: молодые жены золовок незамужних не жалуют. Тут большух над ней не будет, захочет она быть полной хозяйкой.

– Это ее право законное, – невозмутимо согласилась Ельга, хотя ей было весьма неуютно от этих рассуждений: и потому, что в них была неприятная для нее правда, и из подозрения, к чему все это ведет.

– Так стоит ли дожидаться, пока тебе, госпоже, из своего же дома путь укажут? – прямо сказал Щур. – Отца твоего не воскресить, на его дворе тебе долго хозяйкой не быть. Не умнее ли себе иное гнездо подыскать – чтобы уж навек?

Ельга с трудом удержалась, чтобы не отвести взгляд от его лица; потемневшие глаза его вызвали в ней дрожь, будто яма в земле сырой, куда ее неприметно подталкивали. Она выпрямилась, стараясь не показать, как неприятно взволновали ее эти речи. Но что она могла возразить? Если Ингер холмоградский не успел жениться ранее, то женится, когда приедет в Киев. Возьмет деву из рода Вячемира или Славигостя, а может, дочь ясского князя Гагуза или кого-то из северских князей – Мирозара или Вадислава. Или у радимичей. Бояре уж не раз толковали, где брать ему невесту. Имеющие дочерей или внучек на выданье надеялись пробиться в княжескую родню, не имеющие упирали на хороший случай заручиться для молодого князя поддержкой кого-то из сильных соседей.

– Мы, маличи, род хороший, древний, – понизив голос, продолжал Щур, – городец наш дедами поставлен полных десять колен назад. Первой княгиней в нем тоже девица была – Мала, Дулебова дочь. Брат мой, Боголюб-Мал – уж всем удальцам удалец. Вышла бы ты за него – в тот же день стала бы полной хозяйкой и в городце нашем, и во всей земле. В том его истовое слово, и мужи наши – послухи! – он кивнул на Медведя и другого, Замысла, полноватого мужчину с вечно отечными глазами, что придавало тому унылый, словно заплаканный вид.

Ельга не смотрела на Щура, но девице и полагается быть скромной и смущаться, если зайдет речь о ее замужестве. Посол замолчал и, по-видимому, ждал ответа. Ельга глубоко вздохнула, изо всех сил сдерживая возмущение. Ей – дочери Ельга и Ольведы, правнучке богов, выйти за какого-то Боголюба из Малина! За мелкого родового князька, у кого владений – два болота с лягушками, и только в них он и ведом! Покойные владыки Ругаланда, владетели острова Ругии посмеялись бы над ней, если бы узнали, что за долю ей прочат. Ей, дочери победителя Царьграда, стать госпожой какой-то кочки средь лесов дремучих! В земле Деревской четыре колена ведется, и в каждом свой князь! Да они все вместе ей неровня, а каждый в отдельности – и подавно!

Но привычка владеть собой и держаться учтиво не позволила ей выпалить все вслух. Вместо этого Ельга заставила себя скромно улыбнуться:

– Не самой же мне себя сватать. У девиц так не водится.

– Сами твои мужи, – Щур бросил взгляд на Ольгера, который слушал их, скрестив руки на груди, – речи держали вчера, что как княгиню тебя почитать готовы.

– Как княгиню – готовы, но коли отца у меня более нет, то замуж меня вся земля Полянская выдавать будет, по совету всех лучших мужей ее. С ними вам надо говорить. Будет у нас пир… через день, тогда и посватайте.

– А ты что скажешь? – Медведь подался к ней ближе. – Ты сама дева разумная. Иные женки вдвое тебя старее, а умом вдвое беднее. Не будут же старцы ваши тебя силой замуж толкать или силой удерживать. Спросят ведь и твою волю.

– Ты вот еще что помни, – добавил Щур. – Что если не приедет из Ладоги этот ваш… как его? Иногер?

– Ингер, Хрориков сын.

– Ну, он. Может, его в живых нет? Может, не пожелает свой дом ради чужого спокинуть? Где иного князя взять, коли у вас родни больше нет? Гляди, будет день, и станешь ты опять в отцовском доме полной госпожой – как в Малине, так и в Киеве разом! Со времен Тугановой рати ни одна еще хозяйка не владела землей полян и древлян вместе, а ты будешь. Станут тебя почитать, как у нас Малу почитают, а у вас Улыбу. Еще города твоим именем нарекут.

Тугановой ратью называли хазарский набег, вырвавший полян из-под власти древлянских князей и подчинивший каганам. Это было очень давно – более десяти поколений назад, пожалуй. Значит, что же Щур хочет сказать? Что эти две земли снова станут одной, под властью… Ельговой дочери и ее древлянского мужа?

Ельга едва сдержала дрожь, представив такое сказание, и глубоко вздохнула.

– Далеко ты, боярин, мыслью летаешь, мне за тобой не поспеть, – сказала она, не поднимая глаз, чтобы не выдать возмущения и смятения.

– Поспеешь, как сама подумаешь. А то ведь, – Щур встал, давая понять, что собирается восвояси, и оправил тканый пояс, – как бы не вышло какого раздора. Может, угодно богам, чтобы после стольких лет роды наши, из одного корня поднявшиеся, вновь срослись и единым могучим деревом стояли. Слышно у нас такой разговор… поглянется богам, и у вас будет слышно.