Дар берегини

Меч… В мыслях мелькнуло что-то связанное с мечом, но Ельга не успела сообразить что.

– Я… – Ельга сглотнула и замолчала, сама не зная, что хочет сказать. – Древляне возмутятся. И другие тоже. Они не захотят давать дань женщине. Вам придется биться с ними, чтобы убедить…

– И мы не отказываемся! – кивнул еще один десятский, Ольгер. – Конунг должен быть – в нем заключается удача дружины. Без конунга биться хуже, чем без меча, пусть даже он сам… или она сама будет просто сидеть в седле и не вступать в дело. А если у нас будет конунг истинного рода, остальное мы сделаем сами.

Ельга в смятении бросила взгляд на лица гридей – на иных отражалось удивление, сомнение, раздумье, но возмущения и насмешки не было. Было похоже, что эти речи кажутся им убедительными. Если Фарлов и прочие вожаки захотят, они убедят остальных.

– А я слышал, в древности было немало женщин-воинов, – сказал Торстейн, из Ольгердова десятка. – Бывало даже такое, что девы правили целыми странами, я слышал такие саги.

– Не будем спешить с решением, – сказал Фарлов. – У нас еще есть время до осени. Но если к осени у этой земли не будет князя, к весне, пожалуй, здесь останется одно пожарище.

Ельга сглотнула, подавленная необходимостью делать такой выбор. Принять на себя обязанность, которую нес отец – пусть пока только одну и больше на словах, – казалось ей столь же невозможным, как выйти на поле битвы во всем его снаряжении: греческом доспехе, хазарском шлеме, с мечом и щитом. А все это потянет на половину ее собственного веса. Но допустить разорение земли Полянской соседями или вождями, терзающими ничейное владение…

Она не смотрела на Свена, но знала, что он смотрит на нее. Ведь речь Асмунда означала, что в сыне покойного Ельга кровь полонянки значит больше, чем вся его мужская удаль. Та самая, которую они два дня назад наблюдали своими глазами. Если бы не его отвага, сила и ловкость, она, Ельга, была бы растоптана туром, как былинка. И дружине не с кем было бы идти в дань!

Или пришлось бы примириться, что их все-таки поведет Свен. Если никого другого из рода старого Ельга не осталось бы.

Так не пожалеет ли Свен, что не дал туру ее растоптать?

⁂

Под старость, особенно с тех пор как они остались вдвоем, отец особенно часто рассказывал Ельге о прошлом. Она знала, что Ельг ведет свой род из заморской северной страны под названием Ругаланд – земля ругов, еще называемой Ругьяфюльк. Предки Ельга с давних времен правили племенем ругов и носили звание конунгов. В старинной усадьбе на острове Кёрмт и родился Ельг – тогда его звали Хельги сын Сульки. С детства он помнил разговоры о конунге Вестфольда, по имени Харальд сын Хальвдана, который много воюет, подчиняя себе один край за другим.

– А зачем он хотел все завоевать? – спрашивала Ельга, тогда еще Леляна, когда ей самой было всего десять лет. – Разве ему было своей земли мало?

– Честолюбие его было так велико, что не могло вместиться в пределы его наследственных земель, – отвечал Ельг. – Он был в таком же возрасте, как ты сейчас, когда умер его отец и он стал конунгом. Молодым хочется завоевать весь мир, они ведь думают, что будут расти вечно. Со временем начинаешь понимать: даже если твой курган насыплют высотой до самого неба, ты по-прежнему будешь занимать в нем всего четыре-пять локтей. А все остальное будет составлять земля… Таков и есть человек – крохотная букашка, зажатая между ладонями земли и неба. Всякий, кто рожден конунгом, вопреки этому надеется стать равным тем двоим, но в конце концов земля поглощает его, как и всякого другого, а небо взирает на его курган как на мелкую кочку среди других кочек. И никто уже не помнит, для кого их возвели.

Леляна хмурилась: эти речи казались ей странными. Ведь потому знатным людям и насыпают огромные курганы, чтобы богам было их видно сверху и чтобы они своей силой, нерушимой, как земля, и после смерти охраняли свою страну. И чтобы память их была вечной. Никому, кроме нее, отец таких удивительных слов не говорил.

– Но есть одно предание, тебе оно понравится, – добавил отец. – Как рассказывают, до Харальда однажды дошла весть об одной девушке, очень красивой и разумной. Ее звали Гюда. Он послал за ней, чтобы взять ее в жены. Но девушка отказалась за него выходить и сказала: «Я уронила бы себя, если бы вышла за одного из мелких конунгов, у кого во владении всего несколько фюльков. Я выйду только за такого, кто подчинит себе все земли Северного Пути».

– А Харальд что? Он обиделся?

– Нет, он, против того, был благодарен ей за то, что навела его на такую хорошую мысль. И он стал еще сильнее воевать со всеми соседями, чтобы подчинить себе все земли до самого Йотунхейма. Он дал обет, что не будет мыть, расчесывать и стричь волосы и бороду, пока не сделает этого.

– Фу! – Леляна поморщилась. – Ну и вонял же он!