Дар берегини

– Вот Хвалимир на стол малинский и полезет, больно он бойкий! – Свен даже обрадовался этому доводу. – Только и ждет, чтобы теплое место освободилось. Не дождется! С отцом родным не посмеет спорить. А кто от отца отрекается, того боги карают – древляне родовой покон крепко помнят, на том стоят.

Когда Боголюб прошел к площадке и встал сбоку от строя русов, Ингер поднял руку.

– Слушайте меня, маличи! Я, князь русский Ингер, наследник вуя моего, Ельга киевского, отныне господин ваш. Войско ваше разбито мною. Тот, кто вздумает мне противиться, будет убит. А воля моя такова: этот человек, Боголюб, прежний владыка ваш, отныне будет старшим князем над всем родом деревским.

Все как один взоры людей на площадке городца были прикованы к высокой, стройной, будто тополь, фигуре князя. Красный плащ вился на зимнем ветру, будто пламенное крыло, черная соболья оторочка высокой красной шапки подчеркивала молодость и румянец красивого лица. Древляне затаили дыхание, стараясь не упустить ни единого слова из его речи, и все же едва верили ушам.

Боголюб? Он возвращается к ним живым? Да еще и получает власть над всеми остальными древлянами?

– За то, что пытались сбросить власть мою и разорвать ряд, налагаю на вас особую дань. На сей год с каждого большака беру по одному человеку в челядь и с каждого большака по две куницы. На другой год возьму по две куницы с дыма, по кунице с головы. Если не соберете сколько положено – вместо куниц возьму людей. Боголюб, князь ваш, за сбор ответит. С него беру в тальбу трех человек. Теперь ты скажи слово, Боголюб, – обратился Ингер к старику. – Принимаешь мои условия?

– Принимаю, – Боголюб наклонил голову. – Видно, боги отвернулись, чуры отступились… Злой Недоле во власть покинули внуков Малы…

– Тогда принеси мне клятвы за себя и за весь род свой.

Привели барашка. Положив руку на голову жертвенного животного, Боголюб поклялся исполнять условия, а Ингер – не чинить обид древлянам, пока условия исполняются. Большаки по одному подходили к Боголюбу, и он касался их лбов пальцами, смоченными в жертвенной крови, перед богами перенося силу клятвы на них, а через отцов – на детей и всех младших.

Пока Ингер и Боголюб приносили жертву, Свен при свете дня разглядывал стариковых домочадцев и наконец высмотрел Ружану. Молодуха, как и все, одетая в «печаль», не поднимала глаз, однако у Свена отлегло от сердца – она здесь, с ней ничего не случилось. Только румянец побледнел, и в зимней одежде, в кожухе, покрытая большим белым платком, она казалась какой-то другой, слишком толстой и тяжеловесной. Так в зимней березе с голыми ветвями под налетом изморози, утонувшей в снежных наносах, с трудом узнаешь ту стройную красотку, что весело шумела листвой на летнем ветру. Лицо Ружаны тоже немного осунулось, будто она нездорова, а может, очень напугана. Но сердце Свена билось радостно: он одержал победу в ратном поле и был близок к своей желанной тайной цели. После полугодовой разлуки их разделяло лишь несколько шагов. Еще немного – и он открыто завладеет этой женщиной, которая воплощала для него все лучшее, что может дать земля Деревская.

– Где же самый удалой сын твой – Хвалимир? – спросил Свен, когда все большаки поклялись. – Не видно его что-то. Видать, боится на глаза мне показаться. Уж больно много хвалился он, как наши рубежные земли разорял по осени.

– В Искоростень он ушел! – ответила Горянь, которой теперь позволили подойти к мужу. – Не послушался меня, змей. К Житимиру подался.

– У Житимира недолго ему гулять. Мы через день-другой сами там будем.

– За тех, кто волю мою отцову нарушил, я не ответчик, – Боголюб сокрушенно покачал головой. – Настали, видно, такие времена, когда сыны отцам не повинуются…

– Ну а кто нам не клялся, тому и мы не должны.

Принесение клятвы завершилось, народ распустили по домам, кроме большаков. Отроки разделали тушу барашка и принялись варить для совместной трапезы старших древлян и русов, подкрепляющей новое соглашение. Боголюб снова занял свое место в обчине и скрепя сердце принялся за дела: стал расспрашивать, каков был урожай, сколько у кого осталось скота, сколько потеряли людей. Его привезли из Киева вместе с войском, чтобы потом не терять времени, и он видел последствия битвы на Рупине своими глазами, но не знал, сколько там полегло из его родного малого племени. Несколько месяцев плена для него тянулись, как несколько лет, и теперь казалось, что он ничего и никого не знает в этом месте, которое так опрометчиво покинул.

Горестные перемены и впрямь нашлись. Горянь молча указала Боголюбу на лепной горшок, стоявший на очаге перед чурами. В нем был прах Горыслава и Остромила, еще горячим собранный вчера с крады. Остромил, привезенный раненым, умер в первую же ночь, как будто из последних сил сумел довезти свое дыхание до родного дома, чтобы сделать последний вдох там же, где и первый. Вернуть свою искру родового огня в тот самый очаг, откуда она вылетела когда-то.