Дар берегини

Опомнившись немного, Свен тщательно вытер клинок полой свиты кого-то из убитых древлян, вложил меч в ножны, закинул за плечо щит, потерявший в битве две верхних доски. Наконец с наслаждением стащил шлем вместе с подшлемником и тряхнул влажными от пота волосами.

У края леса, где возвращался через поле к войску молодой князь Ингер, боевой рог трубил сбор.

⁂

В Малин известие о поражении привез Хвалимир. И если бы только известие: он привез тело одного из старших своих братьев, Горыслава. Трое Боголюбовых сыновей из семерых ушли с ратниками, но один вернулся мертвый, другой, Остромил, раненный в голову, был привезен на санях без памяти. Сам Хвалимир отделался легкой раной в руку и возглавлял сильно поредевшую малинскую дружину. Потери были велики – больше половины. Среди древлян, не имеющих никакого защитного снаряжения, мало кому удавалось в столкновении с варяжской дружиной нанести – и пережить – больше одного удара.

В Малине и окрестных весях поднялся плач, сопровождаемый стуком топоров: для Горыслава готовили краду погребальную. Тела прочих мертвецов остались на поле, во власти киян. Увезти их всех и не удалось бы: не было ни саней, ни лошадей. Все древлянские обозы, стоявшие чуть дальше от Рупины, после битвы были мигом захвачены опытными в таких делах варягами Фарлова и Вальдрика. К горю многочисленных потерь прибавился позор: тела родичей лежат где-то непогребенные, их грызут лисы, рвут волки, клюют вороны.

Уцелевшие малинские большаки собрались в обчину – решать, что делать дальше. Переглядывались с изумлением и страхом: как мало их пришло, и ждать больше некого! Ни Боголюба, ни Замысла и Нехворобы, ни других, уехавших в Киев с посольствами или ушедших к Рупине с войском. Никто не вернется! Иные мужи, впервые вдруг оказавшиеся старшими в роду, храбрились, но лица их поневоле выражали растерянность. Взгляды искали того, кто все разъяснит, даст совет, укажет путь, прикажет, наконец, но находили пустоту. Княжеское место во главе стола было пусто, рядом с ним сидела Горянь, в белой «печальной сряде», надетой по сыну. Черты ее сухого лица от горя заострились, углы рта опустились еще ниже, горбатый нос как никогда напоминал клюв, и она казалась птицей-посланницей из Нави, пришедшей, чтобы забрать оставшихся.

– В Искоростень, к Житимиру ехать надо, – заговорил Хвалимир, видя, что никто из старцев высказаться не жаждет. Он один из немногих сохранил столько присутствия духа, чтобы думать о дальнейшем. – У нас ни князя, ни войска нет, а там есть князь, над всеми древлянами старший. Может, к нему еще люди подтянутся, соберем снова войско…

– А много ль, сынок, вас с того поля ушло? – слабым голосом спросил старый Требовид.

Из его семьи на рать отправились двое, не вернулся ни один. И Хвалимир не мог сказать, кто погиб, кто в полоне.

– Половина… ушла, – будто сам себя стараясь убедить, ответил Хвалимир. – По лесам рассеялись… В чащу ушли, а русы туда не сунутся. Они по дороге идут…

– По дороге идут? – зашумели кругом. – Куда идут-то? Сюда?

– Ну а куда же им? – беспокойно заговорил Домослав, еще один сын Горяни, сделавшийся вдруг старшим. – Сюда… Дорога от Рупины сюда ведет. Как дань собирают, так и пойдут… только скорее еще. Всех нас вразор разорят. Боги!

Было ясно, что, разбив древлянское войско и уничтожив воеводу, русы пойдут по городам, чтобы покорить их, оставшихся без управления и защиты, взять дань или вовсе разорить. Каждый вздрогнул, вообразив блещущие шлемами и копьями отряды уже здесь, у подножия мыса. А защита – лишь тын да идолы-чуры у ворот.

– Уходить надо, – настаивал Хвалимир. – К Искоростеню больше людей соберется, там князь – боги помогут, отобьемся.

– А коли нет?

Хвалимир бросил мрачный взгляд на спросившего:

– Тогда все сырую землю пойдем! Или киянам в полон. Заберут в холопы нас всех, жен и детей, за моря продадут, и кончится род деревский! Так что надо отбиться, отец!

– А нам-то что делать? Ты с ратниками к Житимиру пойдешь, а нам куда?

– В лес уходите.

– С бабами, с чадами, со скотиной – в лес? Зима на дворе!

– Да у нас и лошадей нет! И наша лошадь, и Комшина, и шуря моего – все ратникам отдали, а теперь они где? У русов?

– Истинно, Бажата! На себе чад и пожитки повезешь!

– Ну, ждите, пока русы за вами придут, – с досадой ответил Хвалимир. – Эти вас и довезут, и обогреют.

– Пропадать нам, скажешь? А сам бежать?

– Я не прятаться бегу, а биться! Но не вдесятером же русь встречать! Идемте все со мной в Искоростень. Житимир нас примет.

Люди негромко переговаривались, прикидывая, возможное ли дело. До Искоростеня пешего пути было не менее двух дней – одолеть ли его зимой, с женщинами, детьми, скотиной!

– А ты что скажешь, мать? – обратился Бажата к Горяни. Мать семейства, она без Боголюба отчасти унаследовала его властные права.

– Никуда я из дому не пойду! – объявила Горянь; голос ее, сухой и бесстрастный, был, однако, тверд, как кость. – Здесь очаг мой, могилы дедов моих, здесь мне место. И дом мой с места не тронется, пока я жива.