Дар берегини

Ингер и сам понимал, как нехорошо держать в городе сразу две оружные дружины, имеющие разных вождей. Сотским гридей-холмоградцев теперь был Ивор, но Фарлов не согласился поступить со своими людьми под его начало. Однако и прогнать «старых» Ельговых варягов перед началом войны Ингер никак не мог. Приходилось пока терпеть то, что у их соперников оказалась своя дружина в подчинении, к тому же содержащаяся на счет княжеского дома. Свен уверял, что это только до войны – потом он брался сам содержать людей за счет добычи ибо распустить их, если боги не дадут удачи.

– Видишь ли, лада моя, у нас же война впереди, – объяснял Ингер, взяв жену за руку. Прекрасе нездоровилось, и она все утро пролежала в постели. – А у Фарлова люди опытные, снаряжены хорошо. Пусть сражаются. А после… Поле ратное покажет, кто из нас Перуну мил. Не все до конца войны доживут. А кто уцелеет, тот и будет решать, кому где место.

Прекраса поджимала губы. Как бы было замечательно, если бы Свен, Фарлов и другие Ельговы выкормыши погибли! Она была готова молить богов об этом. Без брата и оружников Ельга-Поляница будет ей не страшна, да и кияне присмиреют, если Ингер останется единственным владыкой в городе, имеющим вооруженную силу в руках.

Объезжая городцы, Ингер с женой и гридями останавливался в каждом на два-три дня: молодой князь приносил в жертву бычков и барашков в старинных родовых святилищах, а потом пировал с мужами в обчинах, перед дымящими очагами и наряженными ради такого случая деревянными «дедами» и «бабами». Каждый «дед» и «баба» имели свои имена и предания: о борьбе с древлянами, о хазарской дани, о добыче самых лучших невест, о расселении братьев. Везде Ингер призывал старейшин снарядить ратников для новой войны, и ему приносили клятвы прислать тех в Киев, как настанет срок.

Под первым снегом в стольный город прибыли первые родовые дружины. Ельга размещала их в воинских домах внизу под горой, вне града, нарочно для такого построенных ее отцом. Фарлов и десятские принимались за обучение ратников. К тому времени как Ингер вернулся, собралось почти пять сотен человек.

Давно пряли вычесанный лен, а зима все не приходила. Прекраса дивилась: в ее родных краях в эту пору уже прочно лежит снег. Вернувшись с мужем из гощения, она стала ходить вместе с золовкой в беседу на Девич-гору: здесь собирались в одной избе молодухи, а в другой бабы киевские. Пряли, пели, вспоминали предания старины либо толковали о своих семейных делах. Договаривались, кто кому будет сватать дочек, но нынешней осенью, перед походом, свадеб не устраивали. Теперь и Прекраса знала все о деве Улыбе: как унес ее змей, как Кий отправился в степь, как одолел змея, вызволил деву из пещер темных, привез назад в Киев и справил свадьбы: свою с Улыбой, а ее двенадцати девушек – со своими отроками. И от тех свадеб, как говорили, пошел весь род полянский, а до того жители киевских круч считались частью деревского племени, выселившейся из лесов «в поля», к лесостепи. Каждый отрок с молодой женой построил себе городец и населил своими потомками; старые роды возводили свое родословие к кому-то из тех Киевых отроков и Улыбиных дев.

Холода крепчали, и однажды утром водовозы принесли на княжий двор великую новость: Днепр застыл. Пришла пора начинать поход. В княжью гридницу созвали киевских мужей нарочитых и глав пришедших родовых дружины. Народу набилось столько, что младшие стояли в несколько рядов, теснясь за скамьями для старцев. С высоты престола Ингер осматривал это множество лиц и впервые, увидев их всех вместе, осознавал, какая сила оказалась у него в руках – Русская земля! Ближе к престолу сидели и стояли варяги: Свен, Фарлов, Вуефаст, десятские, Ивор, Ратислав, холмоградские бояре. Предстояло обсудить порядок выступления рати, а кроме того – как обеспечить себе милость богов.

Княжий двор был полон народом, люди толпились и за воротами. Всякому из киян и из пришлых ратников хотелось скорее узнать, что решит князь и бояре: кто будет назначен воеводой, как все пойдет. Гул голосов долетал и до гридницы.

– У нас, кияне, послы древлянские до сих пор в заточении сидят, – напомнил Вячемир, когда князь поднял чару богам и она обошла знатнейших гостей. – И сам Боголюб малинский с ними. Что делать будем?

Сразу ему никто не ответил. После приезда нового князя о древлянских пленниках в Киеве подзабыли, а они так и томились в «доме северянской тали». Охраняли их люди Свена, а Ингер ни разу даже не пожелал на них взглянуть.

– Надобно еще раз к Житимиру послать и выкуп за них потребовать, – сказал боярин Горлец. – Перед ратью-то убоятся бесчестья, выплатят.

Он должен был это предложить – у его сыновей жены были взяты из древлянских родов, в том числе у Нехворобы, оказавшегося в плену в числе Щурова первого посольства. Но остальные мужи нарочитые покачали головами: Житимир в Искоростене уже дал понять, что никаких выкупов не даст и никаких соглашений не хочет.