Даниил Кайгородов

По улице шли, о чем-то разговаривая, группа пугачевцев. Бешеным галопом промчались куда-то всадники. С конца Першино показалась шумная толпа крестьян, она вела за собой на веревке двух каких-то канцелярских служек, одетых в изорванные мундиры. В соседней избе горланили пьяные голоса, затем из дверей вывалился клубок человеческих тел. В воздухе замелькали кулаки, слышалось кряхтение и отборная ругань. Мимо Кайгородова промчался на коне молодой всадник. Соскочив на ходу, он энергично начал разбрасывать пьяных по сторонам.

— Наум Андреевич, да мы што, да мы…

— Геть по местам! — раздался властный окрик, и бородачи неохотно поплелись обратно в избу.

Легко вскочив в седло, всадник бросил насмешливый взгляд на Кайгородова и повернул коня в переулок. За спиной Даниила раздался голос дежурного.

— Заходи.

Кайгородов открыл дверь. За небольшим крестьянским столом сидели полковник Грязнов и Григорий Туманов.

— Садись, — кивнул на лавку Иван Никифорович и погладил бороду. — Наши ребята задержали монаха с церковной кружкой. Он хотел было дать тягу, помяли его, значит, маленько, кружку отобрали, а в ней — вот это. Почитай, не по-нашему что-то написано.

Кайгородов углубился в бумагу. Письмо было на немецком языке. В нем на имя сибирского губернатора Чичерина сообщалось, что отряды генерала де-Колонга двигаются на помощь Челябе очень медленно и за малочисленностью гарнизона не исключена возможность падения крепости…

Даниил перевел письмо Грязнову. Тот посмотрел на Туманова.

— Что советуешь?

Туманов слегка побарабанил пальцами по столу.

— По-моему, тянуть нечего. Надо завтра же начинать приступ. Упаси бог, подойдет де-Колонг — тяжелее будет.

— А ежели попытаться еще раз им написать? — спросил Грязнов, — ведь убийства будет много.

Туманова возмущала нерешительность Грязнова. Но разве этого упрямца уговоришь? Как-никак, он полковник, сам царь-батюшка его пожаловал, значит, доверие к нему имеет. Да и ссориться теперь не время.

Туманов прошелся по избе.

— Смелому горох хлебать, а несмелому и щей не видать, — промолвил он как бы про себя.

Грязнов вскинул на него ястребиные глаза.

— Добрая наседка одним глазом зерно видит, а другим — коршуна. Так-то. Ежели ответа из крепости не будет, то с божьей помощью приступим к ней утре.

Туманов с Кайгородовым вышли из избы и разошлись по своим квартирам.

Ночью выпал снег. Прикрыл белым пухом изрытые конницей дороги, лег на крепостной вал и сторожевые башни. Ни звука. Тихо было и в пугачевском лагере, только где-то на окраине слышалась песня. Молодой голос грустно выводил:

…Кошу я траву ранним утром,
Цветы кланяются мне.
Дорогая моя Орина,
Посылаю привет тебе…

Певец удалялся от лагеря все дальше и дальше. С ним улетала и песня.

И, как легкое дуновение ветерка, донеслось уже издалека:

…Хотелось побыть мне с тобою,
Радость моя…

Даниил унесся мыслями в Юрюзань к любимой девушке. «Хотелось побыть мне с тобою, радость моя…», — повторил он слова песни и, вздохнув, поднялся на крыльцо, посмотрел на небо, усыпанное мерцающими звездами, прислонился к косяку. Долго стоял в тяжелом раздумье и, нащупав машинально дверную скобу, потянул к себе. Прислушиваясь к богатырскому храпу Никиты, облюбовавшего себе место на полатях, Кайгородов разделся и улегся на лавку.

Не получив ответа на свое послание, Иван Никифорович расстроился и, помянув царя Давида и всю кротость его, решился идти на штурм. Лагерь пугачевцев был приведен в боевую готовность. Эскадрон Невзорова готовился к атаке. Справа строились башкирские конники. За ними подтягивалась пехота, вернее, толпы слабо вооруженных крестьян. Пушкари устанавливали орудия.

Еще с вечера в лагерь Грязнова прибыли кыштымцы с тремя пушками. Теперь у пугачевцев их насчитывалось восемь, но крепость имела пушек более чем в два раза. Это беспокоило Ивана Никифоровича, и он дал наказ наводчикам экономить ядра. Недалеко от пригорка разместился отряд Кайгородова. Выехав вместе с Тумановым на возвышенность, с которой хорошо были видны крепость и лагерь, Грязнов размашисто перекрестился и взмахнул платком. Заиграли дудки — знак к наступлению. С криками «Алга! Алга!» первыми помчались к Челябе башкиры.

Размахивая клинками, мимо пригорка пронеслись казаки Невзорова. Волна за волной во главе с кыштымцами катились к стенам крепости крестьянские отряды. Ухнула пушка повстанцев, затем вторая. Крепостная артиллерия молчала. Наум Невзоров, размахивая шашкой, кружился на своем жеребце возле стен крепости и вызывающе кричал:

— Эй, открывай ворота! Выходи! Сдавайся на милость императора!

За стенами стояла могильная тишина.

Лишь когда пугачевцы подошли вплотную к крепости, грянул оглушительный грохот орудий. Людской прибой отхлынул, оставляя за собой убитых и раненых.

Конь под Грязновым поднялся на дыбы и чуть не сбросил всадника. Иван Никифорович с трудом сдерживал лошадь.

— Братцы! Постоим за царя-батюшку! Бей супротивников! — выкрикнул он яростно и вновь направил коня к стенам крепости.