«В Москве время московское, в Ленинграде — «Невское время». Так говорили журналисты по поводу выхода в свет новой газеты. Суть была не столько в названии, сколько в ее направленности. Это был первый печатный орган, который стал последовательно выступать в поддержку избранного тогда на пост мэра Анатолия Собчака. С его приходом вопрос о власти перешел в новую плоскость. Кем заполнить кабинет опустевшего Смольного? Насколько подобранная им команда способна успешно действовать? Кто способен теперь не на словах, а на деле управлять огромным мегаполисом? Первопроходцами, запускавшими механизм исполнительной власти, стали Алексей Кудрин, Владимир Путин, Валерий Малышев, Алексей Большаков, Михаил Маневич, Владимир Яковлев (большой), Владимир Яковлев (маленький), Олег Харченко, Виталий Мутко…
Это была пора продвижения новых управленческих идей, как и выдвижения новых людей, которым предстояло двигать дело. Тем временем проблемы, которые унаследовало реформаторское руководство Питера, еще более обострились. Острая нехватка всего, порой самого насущного — продовольствия, энергетических ресурсов, — расстройство коммунального хозяйства, бытовая преступность, конфликты в сообществе «новых русских», вмешательство теневых, криминальных структур…
«Плюрализм», расхожий термин политического лексикона тех лет, по существу отображал разноголосицу, сумятицу в головах. Перед журналистским сообществом ставилась задача донести до общества, в противовес слухам и домыслам, смысл и необходимость радикальных преобразовательных мер. К информационной поддержке усилий власти, помимо газеты «Невское время», тогда присоединились радио «Балтика», газета «Санкт-Петербургские ведомости», местное телевидение.
Тогда в органах СМИ и вокруг них складывалась непростая обстановка. Стоял вопрос, как консолидировать общество, избавившееся от прежних идейных установок и их проводников. Кто в состоянии взять на себя эту работу и быть при этом услышанным? Велика была роль в этом таких видных представителей интеллигенции, как Олег Басилашвили, Белла Куркова, академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Но кто был особенно востребован, так это Даниил Гранин. Он, как правило, находился там, где был особенно нужен. Его присутствие умиротворяло горячие головы, настраивало дискуссии на предметный разговор.
Речь тогда среди прочего велась о нехватке политической культуры, ущербной нравственной среде, о развитии и продвижении демократических традиций. В ту пору еще только выстраивалось то, что впоследствии стали называть информационным сообществом, выявлялись его лидеры, способные консолидировать и направлять творческие ресурсы журналистов, выстраивать информационную политику. Тогда же обозначилась тенденция к объединению органов СМИ в творческие сообщества, действующие в русле определенных идейно-политических программ. В состав «Балтийской медиагруппы», которую основал и возглавил известный питерский журналист Олег Руднов, вошли его единомышленники, талантливые журналисты, работавшие на телевидении и радио, в газетах.
Формирование целостной информационной политики, определение актуальных тем и проблем, стоявших перед руководством медиагруппы, обсуждалось на общественном совете. К его созданию, как и к идеям и предложениям, которые там обсуждались, тоже приложил свою руку Даниил Александрович Гранин».
«Я знал Клауса Фукса, одного из самых знаменитых шпионов второй мировой войны. На самом деле его не следовало бы называть шпионом. Он был хорошим немецким физиком, происходил из известной семьи немецких теологов. Отец его, кажется, был профессором теологии. Когда нацисты пришли к власти, настоящим немецким интеллигентам многое не нравилось в их действиях. Чем дальше, тем больше. Клаус этого не скрывал. Однажды у него произошла стычка со штурмовиками, и его крепко избили. Европейцы такое переносят плохо. Они не желают послушно сносить, когда их бьют по физиономии. Фукс бежал во Францию, затем в Англию. А когда в США развернулись работы по созданию атомной бомбы, его пригласили в Лос-Аламос к Оппенгеймеру…
Встретились мы с ним в Дрездене. Он прибыл туда из английской тюрьмы, приговоренный к пожизненному заключению. Через несколько лет его обменяли на ихнего шпиона. Он стал работать как физик в одном из институтов и жил довольно замкнуто, женат он был, кстати, на русской.
Я представлял себе Клауса Фукса типичным ученым, малопрактичным, поглощенным своими занятиями, так оно, наверное, и было, но шпионская работа тоже наложила свой отпечаток. Он держался весьма светски и в то же время настороже, в ресторане садился так, чтобы видеть зал и чтобы его не видели. Когда мы ехали в машине, а вел он машину мастерски, Фукс все время следил в зеркальце, кто следует за нами. Я спросил — зачем, он признался, что привык остерегаться; это была одна из приобретенных на всю жизнь привычек.