Я не оправдываю ожесточение сердец, хотя понимаю, откуда все это пошло. Наши высокие слова вошли в противоречие с тем, что мы видим вокруг. Мы вдруг увидели то, на что раньше закрывали глаза. Все общество играло в жмурки. И вдруг увидели, что у нас миллионы людей живут на пенсию меньше пятидесяти рублей. Как можно жить на такую пенсию? Значит, у нас есть бедные люди. А сколько оказалось заброшенных людей, одиноких? Человек умирает в коммунальной квартире и несколько дней лежит в своей комнате, никто об этом не знает. Сколько у нас блокадников в Ленинграде — мы вот ходили к ним домой, в страшных углах живут, никому не нужны, старые, инвалиды. Инвалиды — еще одна наша общая боль, наш стыд. У нас же инвалиду на коляске не проехать нигде (иногда он и коляски достать не может), он ни в один музей не может попасть, потому что у нас в музеях нет пандусов, предусмотренных для инвалидов. По этой же причине он ни в одно присутственное место не может попасть. Для пожилых людей у нас место предусмотрено в автобусе, а им не влезть в этот автобус, потому что у него высокие ступеньки. Так же и в электричку трудно влезть и сойти с нее. Никто у нас об этом не думает. Наше общество создано как бы только для здоровых и счастливых людей.
Дома престарелых находятся в ужасном состоянии. Даже крупнейшие наши производственные объединения, фирмы, заводы не заботятся о людях, которые отдали им свою жизнь, проработали у них десятки лет. Вышел человек на пенсию, подарили ему электрический самовар, распрощались — и все, дальше встречаются с ним только на похоронах… У нас нет хороших домов для престарелых, которые построили бы предприятия для своих рабочих-ветеранов. А между прочим, эти рабочие и служащие создавали огромные ценности, они вполне заработали себе право на ухоженную старость в хорошем доме призрения. Пользуемся же мы до сих пор домом для ветеранов сцены, созданным еще до революции. А что, разве, к примеру, «Электросила» не может создать образцовый дом для престарелых?.. Но нет, и в голову не приходит этим заниматься. Получается, что старый человек уже и не человек, ибо он бесполезен…
Мы ругаем капитализм, а сами-то так же прагматичны, как капиталисты, только более глупо прагматичны. Мы не понимаем, что люди, которые сейчас работают на производстве, заранее знают, что и о них не будут заботиться, когда отправят с самоваром на пенсию…»
«Когда я стал перечитывать свое «наследие», оказалось, что все это выглядит до удивления робко, наивно. То, что когда-то выглядело, по крайней мере так мне самому казалось, смелым, новым, сегодня предстало банальным, устаревшим. Непонятно, почему так трудно было «пробивать» эти статьи и что в них было такого недозволенного. Наоборот, многие из них читаются как довольно рутинные. Они меня сильно разочаровали, вряд ли такие выступления заслуживают сегодня быть представленными в сборнике. Ничего особо интересного в них не оказалось, нельзя же сопровождать их пояснением, почему в 1962 году или 1973-м они читались иначе. Поразительно быстро, за какие-нибудь последние три-четыре года, мысль настолько раскрепостилась, наше понимание действительности углубилось и расширилось, общество проделало такой путь, что прошлые достижения публицистики, да и литературы вообще видятся иначе. Мы часто не можем оценить, как изменилось наше сознание, наше понимание жизни. Перечитав материалы, написанные в конце 70-х — начале 80-х, которые и вошли в эту книгу, я словно бы встретился с самим собою, каким был пять, семь, десять лет назад, и был весьма огорчен.
Утешением могло служить разве лишь то, что среди моих давних работ не было ни одной восхваляющей, допустим, Л. И. Брежнева или порядки того времени. Не оправдывал беззаконий, не воспевал великие стройки, атомные станции, гидросооружения, очередные почины и кампании. Этого, конечно, маловато. Повести и рассказы — это отдельный разговор, а вот публицистика в значительной мере лишилась остроты и новизны. Почему? Вероятно, потому, что в сознании нашем было больше официального, общепринятого, чем личного, индивидуального. И только теперь, в столкновении мнений, в потоке новой информации стала формироваться собственная позиция, открываться душа, ее сокровенные боли. Появилась такая долгожданная точка опоры. Свое собственное, выстраданное суждение».
«Депутаты Съезда народных депутатов СССР, избранные по спискам Коммунистической партии Советского Союза: <…> Гранин Даниил Александрович».