Мысль французского романиста о «религиозном духе» как о главенствующем человеческом свойстве казалась ему само собой разумеющейся. Роман-размышление его не увлек. Сам он в «Розе Мира», в главе «Отношение к животному царству», шел дальше. Необходимо совершенно новое этическое отношение к живому, говорил он и выдвигал программу духовного просветления животного мира, перед которым люди очень виноваты. Нужны новые направления науки – зоопсихология и зоопедагогика. «Лев, возлежащий рядом с овцой или ведомый ребенком, – отнюдь не утопия. Это будет. Это – провидение великих пророков, знавших сердце человечества».
В Виськове он работал над завершающей книгой «Розы Мира», начинавшейся с главы «Воспитание человека облагороженного образа». Это главная задача человечества – гармонизироваться на пути к Розе Мира. Здесь Андреев следует Достоевскому, мечтавшему «о положительно прекрасном человеке». В мае он посмотрел фильм «Идиот» и восхитился главным героем: «Мышкин совершенно бесподобен, едва ли даже не лучше, чем у самого Достоевского. Это настоящий шедевр. Ничего подобного я в кино еще не видал»730.
Последовательно нравственный человек грешным людям кажется сумасшедшим, идеал подобного человека – наивным. Осознавая утопическую сверхчеловечность своих поэтических проекций, автор «Розы Мира» стоит на своем, он провидит «такого человека»: «В легкой одежде по цветущей земле идет он, ее сын, ее друг и ее преобразователь, старший друг птиц и зверей и собеседник ангелов, строитель прекраснейших городов, совершенствователь гор, лесов и пустынь, хозяин планеты-сада».
Перед отъездом ему сделалось совсем плохо. В Москву он вернулся в полулежачем состоянии и в Подсосенском слег. Уколы и лекарства должны были восстановить силы для дальней дороги. Они собирались на осень в Горячий Ключ, куда Алла Александровна получила путевку от Союза художников, рассчитывая, что при ровной южной погоде мужу станет лучше.
Лежа на диване тестя, Андреев начал читать недавно вышедший в Ашхабаде перевод «Махабхараты» академика Смирнова и был буквально в восторге. «…Перед бездонной философской глубиной и колоссальностью всей концепции “Махабхараты” меркнет не только Гомер, но и решительно все, что я знаю, исключая, пожалуй, “Божественную комедию”, – делился он позже впечатлением со своей старой учительницей. – Но то – создание одного лица, великого гения, глубокого мыслителя и притом воспользовавшегося религиозно-философской концепцией, в основном сложившейся уже до него. Здесь же – фольклор, обширное создание множества безымянных творцов из народа, и это особенно поражает. Что это за беспримерный, ни с кем не сравнимый народ, способный на создание таких сложнейших философских, психологических, религиозных, этических, космогонических философем и на облечение их в ажурную вязь великолепного, утонченного стиха! Перестаешь удивляться тому, что именно Индия выдвинула в наш век такого гиганта этики, как Ганди, единственного в новейшие времена государственного деятеля-праведника, развенчавшего предрассудок о том, что будто бы политика и мораль несовместимы»731.
Перед отъездом его навестил Борис Чуков. «Низковатый, глухой, с хрипотцой голос говорил мне, – вспоминал он, – насколько мучительны терзающие его сердце думы об опасности мировой войны, гибельной для нашей цивилизации»732. Он передал Чукову цикл «Предварения», тот взялся переснять машинопись и размножить. Потом, «превозмогая острую сердечную боль, задыхаясь», прочитал ему «Ленинградский Апокалипсис».
Горячий Ключ – поселок в предгорьях Кавказа к югу от Краснодара. Место курортное, живописное – горы, поросшие дубовыми лесами, речка Псекупс, приток Кубани, сбегающая с гор и успокоенно петляющая у их подножий по долине. Название поселку дал термальный источник.
Дом творчества художников размещался внизу и рядом с источником, от испарений которого Андрееву стало плохо. А кроме того, писал он Гудзенко, «жить в этом доме оказалось невозможно; неумолчное радио, по вечерам – баян, – словом, условия, не совместимые с лит<ературной> работой. В конце концов, поселились на горе над городком Горячий Ключ, напоминающим отчасти станицу, отчасти курорт. Здесь воздух чище и суше, меньше вредных для сердечника испарений сероводорода, стелющихся по долинам»733.
Переехали они в дом семьи Гречкиных, в комнату с кухней и отдельным входом. После Виськова условия казались идеальными. Отсюда открывался сине-зеленый с начинающими появляться вблизи желтинками горный простор, с долиной внизу. Вдоль нее, у подножий, вытягивались тонкие волокна тумана.