Даниил Андреев

Гудзенко удивлялся, что Андреев ухитрялся знать всех. По его мнению, простодушный поэт считал, что и остальные также «интересуются судьбами друг друга». Его занимала молодежь, которую всколыхнуло послесталинское оттаивание. В тюрьме он такой не встречал.

Оказалось, осенние венгерские события не все встретили безмолвно-безучастно. Десятиклассник Виталий Лазарянц, примерный ученик и комсомолец, на демонстрации 7 ноября поднял плакат «Руки прочь от Венгрии» и, понятно, был сочтен не вполне вменяемым. Андреев, узнав историю Лазарянца, назвал его не вовремя прокукарекавшим петушком. Другим протестантом оказался готовившийся стать студентом и кипевший революционным задором Борис Чуков. Его обвиняли не только в попытке создать антисоветскую группу и намерении связаться с иностранной разведкой, но и в том, что на заводе, где он работал, предлагал желающим «вступить в католическую лигу сексуальных реформ»!⁶⁴⁵

Гудзенко, высоколобый, с умным сосредоточенным взглядом, был взят меньше чем полгода тому назад. В 1947 году исключенный из художественной школы, он заочно учился в Московском полиграфическом институте. Увлеченный французской живописью, в особенности Дега, подражая которому писал балерин, он стал учить язык, знакомился с посещавшими Эрмитаж французами. Рассказывают даже о его попытке убежать во Францию в гардеробном ящике актрисы театра «Комеди Франсез», приехавшего на гастроли, и о том, что Гудзенко арестовали чуть ли не на корабле, отплывавшем с декорациями в Гавр⁶⁴⁶. Обвинялся он в антисоветчине, поскольку не стеснялся говорить то, что думал о свободе творить. Самонадеянного и нервного, его на всякий случай отправили на экспертизу. Здесь он узнал о рождении сына и, как потом Андреев писал жене Гудзенко, пытаясь приободрить ее, воспрял духом.

Самый пожилой среди них, художник Ефим Шатов, написал в ЦК КПСС письмо с просьбой дать народу «хотя бы» свободу творчества. Еще Шатова обвиняли в том, что он по почте разослал пять листовок. Листовки были со стихами, призывавшими советский народ подниматься на бой за свободу, поскольку: «Властители сняли народ со счетов, их шкура всего им дороже, и правят страною вельможа Хрущев и всякая Фурцева тоже»⁶⁴⁷.

Родиону Гудзенко было двадцать пять, на год меньше – Юрию Пантелееву, автору другого письма в верха. Он, в отличие от ленинградца Гудзенко и москвича Чукова, вырос в деревне и не был таким шумным и самоуверенным. Отца его репрессировали, войну вдвоем с матерью он пережил под немцами, помогал партизанам. Окончив военное радиотехническое училище, служил в армии, а после демобилизации, в ноябре 1956-го, его неожиданно арестовали. Пантелеев написал письма в ЦК КПСС, Госплан и еще куда-то (как утверждало следствие, даже в американское посольство) со своими соображениями об экономике. Самодеятельный экономист указал на причины, по его мнению, мешающие эффективности социалистического хозяйствования.

«Даниил Леонидович очень необычно и точно выделял интересных и достойных людей», – вспоминал Гудзенко, называя Пантелеева удивительным человеком. «И гуманитарно был очень образован, – восхищался он. – Когда мы говорим о Блоке, о Цветаевой, тоже участвует в разговоре, да на таком уровне – все знает! “Странно, – говорю я Даниилу Леонидовичу, – когда? Это же военное училище – встать, лечь, подъем, побежали – больше ничего. Да и моложе меня на пару лет. Когда он это все успел?” – “И не только это, – говорит Даниил Леонидович. – Вы обратили внимание, какие у него лапки?” – “Как это – лапки?” Он говорит: “Посмотрите руки, это очень важно! – А у Юры короткие такие пальчики. – У него же добрые лапки!”»⁶⁴⁸.

Сам Пантелеев вспоминал:

«Только там я почувствовал себя в коллективе гармоничных людей, не единомышленников, ибо это скучно, но гармоничных, хотя и по-разному мыслящих. Гармоничность мировосприятия, мироощущения создавал среди нас Даниил Леонидович. <…> Все мы обвинялись в антисоветизме. Попали в психушку, пройдя до десятка пересылок, психушек, внутренних тюрем. Многие были больны и психически неадекватны. Создать из такой толпы гармоничный коллектив, дать ему занятие, оптимизм – задача почти не выполнимая. Ежедневно у нас что-нибудь происходило. Или лекция кого-либо из товарищей по несчастью, или же инсценировка самими же придуманного спектакля, или беседы на разные темы. Боря Чуков, помню, очень яркие лекции читал о поэзии 20-х годов. <…> Но больше всего нам дал Даниил Леонидович. Он обладал энциклопедическими знаниями и потрясающей памятью. <…> Но особенно мне запомнились чтения Даниилом Леонидовичем отрывков из своей [книги] “Русские боги”.