Даниэль Деронда

– Хочешь сказать, что мы находимся в равных условиях и оснований для ревности у тебя нет?

– О, ни малейших! – с горькой иронией воскликнул соперник.

– Я надоел тебе, Мейрик. Прости, но иначе нельзя, – заключил Деронда, вставая. – После всего, что было между нами прежде, я счел необходимым объясниться. Честно говоря, не думаю, что мои претензии могут повлиять на твое положение. Больше того: в нынешних обстоятельствах они вряд ли принесут мне пользу. С ними сейчас живет отец: тебе об этом известно?

– Да. Если бы он не был евреем, то я позволил бы себе его проклянуть – разумеется, в приличных выражениях, – ответил Ганс без тени улыбки.

– Наши встречи стали еще более сдержанными, чем прежде. Если так будет продолжаться и дальше, то еще два года я не смогу узнать, как она ко мне относится. Вот так обстоят дела. По-моему, мы с тобой не обидели друг друга. Придется мириться с невольным соперничеством и надеяться… неизвестно на что. Но я уверен: наша дружба выдержит подобное испытание.

– Нет, не выдержит! – горячо воскликнул Ганс и, бросив кисть и палитру, сунул руки в карманы куртки и обернулся так резко, что Деронда отпрянул в изумлении. – Наша дружба… моя дружба не выдержит испытания. Я не могу вести себя как неблагодарный негодяй и завидовать твоему счастью. Ты – самый счастливый парень на свете. Если Майра и любит кого-то, кроме брата, то тебя и только тебя.

Ганс упал на стул и смерил Деронду взглядом, который никак нельзя было назвать нежным. Придя в себя после потрясения, Деронда неуверенно проговорил:

– Это твой великодушный вымысел, Ганс.

– Настроение мое далеко от великодушия. Поверь: осознав это, я вовсе не обрадовался, тем более (а скорее тем менее) что в то время полагал, будто твое сердце принадлежит герцогине. И вот, черт возьми, милый сюрприз! Ты оказался евреем, влюбленным в еврейку. Все сходится наилучшим образом!

– Будь добр, поведай, на чем основан твой вывод, – попросил Деронда, не веря внезапному счастью.

– Не спрашивай. Матушка все видит и понимает. Главная интрига заключается в том, что Майра жутко ревнует тебя к герцогине, так что чем скорее ты откроешься, тем лучше. Ну вот: я заработал пару очков и имею право бранить тебя за то, что получил заслуженную награду. Невозможно представить большей удачи.

– Да благословит тебя Бог, Ганс! – промолвил Деронда и подал руку, которую Мейрик пожал в торжественном молчании.

Глава XI

Стремление Деронды признаться в любви не могло получить импульса более действенного, чем заявление Ганса о необходимости избавить Майру от мук ревности. Даниэль отправился к Эзре с твердым намерением попросить разрешения поговорить с Майрой наедине. Если его любовь будет принята, он получит полномочия жениха и в будущем сможет защитить избранницу от посягательств бесстыдного отца. Пока Деронда не замечал в манерах Лапидота признаков беспокойства, однако опасался открытого конфликта, в котором Эзра и Майра могли оказаться беспомощными жертвами.

Его предчувствия стали бы еще тяжелее, если бы Деронда знал, что происходит в сознании отца. Суета и бесцельная болтовня, которые доставляли мучения Эзре, в глазах Лапидота являлись результатом жестокого самоограничения, вынести которое он мог только в надежде на скорое, причем хорошо обеспеченное освобождение. Он надеялся, что рано или поздно представится по-настоящему удобный случай получить крупную сумму: например, одолжить у Деронды или даже украсть, и с любопытством смотрел по сторонам, пытаясь понять, где Майра хранит деньги и ключи. Однако со свойственной ей практичной дальновидностью Майра доверила все деньги – кроме небольшой суммы на мелкие расходы – попечению миссис Мейрик. Лапидот оказался в невыносимом положении умалишенного, от которого прячут все, что можно, обеспечив самым необходимым. Он искреннее полагал, что дочь обращается с ним дурно, и считал себя вправе распоряжаться ее заработком так же свободно, как распоряжался яблочным пирогом. Трудные поиски средств внушили ему мысль, что семья обрадуется его исчезновению, а Деронда согласится выдать значительный аванс – лишь бы избавиться от нежелательного постояльца. Однако, несмотря на привычную бесцеремонность, Лапидот все еще испытывал к импозантному другу сына чувство, напоминающее благоговейный страх, а потому откладывал обращение к Деронде на неопределенный срок.

В тот день, когда Деронда явился, полный решимости объясниться с Майрой, Лапидот пребывал в состоянии крайнего нетерпения и даже не захотел присутствовать при чтении еврейских рукописей. Посидев немного, он вышел прогуляться, оставив друзей вдвоем, чему они вовсе не огорчились. Майры дома не было, однако она должна была вскоре вернуться. Глаза Деронды светились от предвкушения увидеть в поведении избранницы нечто особенно приятное, о чем раньше он и не смел мечтать, а в разговоре с Эзрой проявлял не свойственную ему шутливую фамильярность.