Дань саламандре

Девочка ойкнула, затем (опередив лет на десять реплику одного отечественного киногероя) вытаращила глаза и спросила: а что это за вафельки такие?

С хрустом разламывая сухие пласты, по-беличьи отколупывая тончайшие пластинки, она запивала мацу вишневой наливкой. Иногда она кусочки мацы размачивала, макая их двумя пальчиками в рюмку. Тогда на поверхности густой красной жидкости оставалась белые крошки, похожие на древнюю известковую пыль... Я делала то же самое. Горели свечи. Пахло лавандой, миррой, жареным грецким орехом.

Вдруг она засмеялась своим жутковатым смехом и сказала: а теперь я даю тебе бойскаутское задание. Почему – бойскаутское? – спросила я. А так, сказала она. Вот, возьми нож (она протянула мне широкий хлебный нож, лезвием в меня) – и... открой пианино!

Пианино ножом открывать совсем не обязательно, но я оценила ее попытку сделать сюрприз в оригинальном жанре. Итак, ножом, я приподняла крышку пианино – и увидала на клавишах красный конвертик. В нем оказалась четвертушка школьного листка в клеточку. На листке было написано:

Коль отыскать стремишься клад,

отмерь тринадцать стоп назад.

Я усмехнулась, но делать было нечего.

Боясь ошибиться в счете, встык соединяя стопы, я попятилась к комоду. На нем стояла ваза с ветками вербы. Мохнатые серые почки напоминали крольчат...

В их стайке голубело ушко маленького конверта. Голубая эпистола сообщала:

Нет смысла глубоко копать:

Нырни под наш диван-кровать.

Чихая одичалой подкроватной пылью (и слушая взвинченный смех девочки), я нашарила конверт. Вытащила его на свет...

Он оказался лиловым. Послание гласило:

Хоть стережет тот клад скелет,

Не дрейфь! – и загляни в буфет.

Буфет, перешедший ко мне от бабушки, громоздкий, как бронтозавр, с одним выбитым стеклышком – и диагональной царапиной через всю нижнюю дверцу – издал, как всегда, уютно-затяжной обломовский зевок...

Конверт был янтарно-желт. Желта, в цвет китайской луны, была и записка:

Теперь отмерь аршин на юг:

На дубе ты увидишь сук.

А сколько это – аршин? – я решила перестраховаться. Что-то около семидесяти сантиметров, надменно сказала она. Я вытянула руку по стене на юг, то есть в сторону двери, присовокупила к тому отрезку еще одну ладонь – и она, моя ладонь, прикоснулась к стояку вешалки.

Функцию вешалки выполняли оленьи рога. На одном роге висела ее серая шубка и мой черный котиковый полушубок. На другом – ее «самопальная» торба в тинейджерском стиле (изделие моих рук). Из его наружного кармашка торчал черный уголок. Я распечатала конверт:

Висит рюкзак над головой —

А в нем найдешь ты жребий свой!

Я хотела написать «подарок свой», чуть виновато добавила она, – но решила, что «жребий» – это как-то... ну... ну-у-у-у... это волшебней, что ли! Ага, «роковей», откликнулась я.

И полезла в ее торбу. Ничего, кроме потрепанной розовой косметички и щетки для волос, там не было. Это из мелких предметов. А из крупных там лежала некая фотокопия. Страниц на четыреста. Имени автора не помню. Сейчас мне кажется, что это был переводной роман с английского. Да: с английского. Назывался он «Кафе БАТИСКАФ».

Думаю, я держала в руках эту пачку фотобумаги с довольно-таки растерянным видом. Это мне? – я постаралась придать своей огорошенности оттенок благодарного смущения.

Неловкость положения заключалась в том, что подобного рода «прогрессивную продукцию» (предназначенную для бесстрашного вкушения под одеялом) я принципиально не потребляла. Возможно, это являлось следствием моей брезгливости.

Брезгливости – к чему именно?

К бесплодности распространителей подобной литературы. К их пустопорожней болтовне. К самой этой литературе, липкой от «миссионерского» пота, которым они обливались в восторге перед своей «неординарностью», «благородством» и «отвагой». Кроме того, данная продукция была дополнительно липкой от захватанности их бессильными, поднаторевшими разве что в мастурбации перстами. В целом, я испытывала брезгливость к самой идее дробно-порционной «свободы».

И девочка об этом моем отвращении знала.

Ой! – вскрикнула она. Нет, нет! тьфу, дубина я стоеросовая! Я же... я же... ох, я же забыла переложить!! Она вскочила с кресла, опустилась на коленки, заглянула под сиденье – и тут же взмыла, победно держа в поднятой руке изящный пакет с изображением Эрмитажа. Жестом фокусника вытряхнула оттуда в свою ладонь красивую сиреневую коробочку... И протянула мне.

Это оказались духи. Назывались они «Фрези Грант». На фронтальной стороне коробочки – в качестве наглядно-просветительной иллюстрации – были изображены: парусник, волны и тонкое лицо девушки с красиво льющимися по ветру, похожими на волны волосами...