Дамба

– Если бы не сперла мой телефон, я бы тебе его одолжил. – Барни со злостью вспомнил нанесенную обиду. – Могла бы позвонить подружке.

Вечная история с бабами. Натворят черт-те что, а ты потом исправляй.

– Это был мой личный телефон! Поняла? Личный! Несколько тысяч крон, а ты его чуть не в унитаз спустила.

Девушка до сих пор не произнесла ни слова, и это раздражало его еще больше. Могла хотя бы извиниться. Они думают, раз ты мужик – значит, они в своем праве вытворять что хотят. Только потому, что ты мужик. Он ей, можно сказать, жизнь спас четверть часа назад, а она молчит как рыба.

– Две тысячи. Самое малое – две. У тебя деньги есть с собой?

Она отрицательно покачала головой. Механически, как китайский болванчик. Что ж… не глухая, по крайней мере.

– А цепочка на шее? Золотая или как? Давай хоть цепочку в залог – получишь обратно.

Фигурка в пелене дождя продолжала размахивать руками. Даже удивительно, как этот с каждой минутой уменьшающийся бетонный островок все же выдерживал свирепый напор взбесившейся воды. Но что они могут сделать? Ровным счетом ничего.

– Цепочка, – напомнил Барни, протянул мокрую ладонь и погладил мягкую, шелковистую кожу на шее. И что?

Отшатнулась и зашипела, как кошка. Неужели она ей так дорога, эта цепочка? Память о каком-нибудь любовнике?

– Тогда деньги. Две тыщи.

Девушка попыталась вырваться, но Барни крепко ухватил ее за руку и ущипнул. Разозлился еще сильнее. Ну нет, такого прощать нельзя. Она что – вообще не собирается компенсировать ему потерю? Хотя бы извинилась, выказала уважение. Но нет, как же – ни до кого другого ей и дела нет, даже если тот, другой, спас ей жизнь. На первом месте, разумеется, она сама. Она, она и только она. И эта идиотка-подружка на тающем острове. А все остальные – да плевать им с высокой кучи. Девки держатся друг за друга, и парню остается тащиться за ними и платить.

Ущипнул довольно сильно, пальцы у него дай бог каждому. Наверняка синяк будет – и что? Заслужила. Сама виновата.

Девушка вырвалась – ни за что бы ей не вырваться, если б кожа не была такая скользкая от грязи и дождя. Отскочила, неожиданно подняла ногу и заехала ему в челюсть грязным сапогом. Но Барни ловкости не занимать – перехватил ногу, опрокинул мерзавку и навалился на нее всей своей немалой тяжестью.

– Значит, долг отдавать не хочешь? Ничего не хочешь? Да еще лягаешься, как кобыла? И взамен ничего? Цепочку пожалела?

Барни стер с ушибленной щеки мокрую, липкую глину. Хорошо. Так тебе это не пройдет. Я научу тебя благодарности… воспитание всегда на пользу.

Он опрокинул ее на спину. Теперь, когда он принял решение, дело шло на удивление легко. Она трепыхалась, как курица, пока он снимал с нее штаны, расстегивал, чуть не отрывая, кнопки и стягивал с себя джинсы. Хрен с ней, с твоей цепочкой. Зачем она мне? Я не вор и не грабитель. Но заплатить ты должна. Хоть какая-то благодарность человеку, который пришел тебе на выручку, мало того – спас твою жалкую жизнь.

Глава 21

Нестройное журчание воды временами звучало почти как ангельский хор, отдаваясь в ушах многократным гармоническим эхом.

Потом стало потише – или показалось? Лена Сунд открыла глаза и обнаружила, что втиснута в развилку сучьев, как обезьяний детеныш. А береза, на которую она в панике взобралась, превратилась в сосну. Как это могло случиться? Белая береста погрубела и обросла темно-оранжевой чешуей. Несомненно, сосна, причем молодая, иначе не прогибалась бы так под ее тяжестью. С веток, с хвои, с неба – отовсюду капает вода. Голова раскалывается до того, что вот-вот вырвет. Мигрень… опять мигрень. Смахнула воду с ресниц – на пальцах кровь. Откуда? Вот оно что… нет, не мигрень. Ударилась головой. Наверняка очень сильно. Представила глубокий кратер на темени. А может, и на лбу. А может, даже и не кратер – дыра. Пробитый череп.

Руки сиреневые от холода, сведены судорогой, даже выпрямить пальцы не удается. Как старые, плохо вымытые кисти с засохшей до каменного состояния краской. На тыльных сторонах ладоней царапины, будто на нее набросилась взбесившаяся кошка.

Не успела подумать про кошку, увидела змею. Черный, мускулистый жгут прямо над ней, в каком-нибудь метре. Гадюка. Точно не уж – у ужей нет таких зигзагообразных, напоминающих граффити полос на спине. Сначала Лене показалось, что змея мертвая, но почти мгновенно поняла – ошиблась. Вроде бы безвольно свисающая голова выписывает почти незаметные высматривающие петли, на кончике носа повисла крупная дождевая капля, сверкающая водяная линза, а в ней в миниатюре отражается окружающий мир.

Конечно, в это время года змеи впадают в спячку. Лежала, наверное, свернувшись в какой-нибудь каменной крипте, и ее смыло. Гадюка, так же как и она сама, спасается от гибели. Уцепилась за ветку и кое-как заползла на эту березу… эту сосну.

Лена похолодела от страха. Как загипнотизированная, смотрела на качающуюся головку. Не сразу дошло: ядовитая змея бессильна ей навредить. Гадюку защемил треснувший сук.