Дама с собачкой

Адино послание могло предназначаться и Августу. Она работала с ним и знает его привычки. Я проработала у него полгода, и только после этого он стал доверять моим рапортам. А до того требовал оригиналы записей и документов. Если я покажу эту запись Августу, он попадет в глупое положение. Тем более глупое, что я нутром чувствовала: есть, есть правда в ее яде. Странно он ко мне относился. При всей своей чудаковатости – странно. И очень похоже, что Ада сказала правду. Почти, с натяжкой, но это не голая выдумка.

С другой стороны, а почему я должна беспокоиться за Мелви и Августа? Они взрослые люди, которые умеют противостоять серьезному психологическому давлению. Мы с Мелви – разведчицы, Август – инквизитор. Ах-ах, какая трагедия: ассистентка узнает, что в универе ее босс был влюблен в нее! Чай, не подросток, чтобы его можно было смутить таким. Что делать с Мелви, я уже придумала, а Август банально пропустит мимо ушей лишнее, если ему понадобится. Он умеет.

Я заставила себя прослушать запись в четвертый раз. И обратила внимание на характерную особенность: Адина осведомленность касалась прошлого. О нашей жизни сегодня она знала лишь то, что можно было вынуть из светской хроники. Она знала, что Макс оставил мне княжество да что Августа чуть не женили. Фактически все. При этом она, перечисляя темные пятна в биографии, почему-то не намекнула мне, что связь с Диком Монро может и боком выйти. Это так, нюанс, но важный нюанс. Да и о прошлом у нее сведения были непроверенные, мягко говоря. А то и ложные.

Ада знала, как завершилась моя армейская карьера, но, по всей видимости, не знала ничего о нашем выезде на Сибирь. Это зря: как бы печально ни кончилась та история, она важная. Сама не могу объяснить, чем именно важная, если только тем, что Ада про нее ни сном ни духом…

Послышались шаги, женские голоса, и в комнату быстро вошла Мелви. Лицо ее ничего не выражало, только под глазами пролегли усталые тени.

– Все, – коротко сказала она.

– Совсем все? – уточнила я.

Мелви кивнула.

– Я видела. Она шла метрах в двухстах впереди меня, через ряд справа. Выехали на эстакаду, я увидела, что она включила форсаж. Еще удивилась – куда? Там же перед ней все забито, поток плотный. А она выпустила крылья – и на взлет. Машину мотало, она по крышам впереди идущих прошлась, там столкнулся еще кто-то. Ада зацепила крылом отбойник, и я гляжу только: она вываливается вниз. Кувырком. Взрыв такой был, что эстакада вздрогнула.

– И конечно, уже нашлись свидетели, что она в машину села пьяная.

– Разумеется. Владелец того кафе, где вы сидели, и парковщик. От машины там ничего не осталось, разметало в пыль. От Ады тоже.

Я покачала головой:

– Можешь считать меня циничной сукой, но плакать над ней что-то не тянет.

– Ты не циничная. Ты всего лишь недостаточно сентиментальная.

– Сентиментальность – оборотная сторона жестокости.

– О чем и речь. Вот Ада над тобой всплакнула бы.

Я замолчала, выдерживая паузу. Мелви поняла. Она повернулась спиной, обняла себя за плечи.

– Мел, это правда? – тихо спросила я. – Что игру в молчанку предложила ты?

– Да, – без эмоций ответила Мелви. – Правда.

Я тихо обошла ее. Она уставилась в окно.

– В глаза мне смотреть не стыдно?

– Дел, прекрати. Это было давно.

Я коротко размахнулась и четко пробила ей в левую скулу.

Мелви отлетела, потеряла равновесие и упала.

* * *

Мы пили чай. Перед Мелви стояла миска с ледяной водой, куда она обмакивала платок и прикладывала его к скуле.

Я успела наорать на нее, назвать предательницей, объяснить, как я верила ей, а она, сволочь такая… Мы даже всплакнули на плече друг у дружки. Потом нам принесли чай и сказали, что собаку можно забирать через полчаса.

– А если синяк останется? – горевала Мэлви.

– Не останется, – уверяла я. – Ну что я, по-твоему, не знаю, куда бить? Опухоль к утру сойдет.

Мелви вздыхала, качала головой. Никаких недосказанностей между нами не осталось. Неженский, конечно, способ, но что делать? Главное, он самый быстрый из эффективных.

– Зачем? – спрашивала я. – Мел, ну зачем?!

– Ну, во-первых, ревность. А ты как думала?! Это ты у нас… сказочная. Даже ревновать не способна. А я, между прочим, этого барана любила!

Я отметила прошедшее время.

– А во-вторых, – из тона Мелви исчезли жалобные нотки, – я сделала это ради него. Потому что, Дел, я знала, что с ним происходит. Ты не оценила бы. Просто не смогла бы. Не потому, что души маловато, нет. Просто ты была слишком молода. Не созрела еще. Я боялась ваших встреч. Больше всего боялась, что ты ему в лицо ляпнешь то, что тогда сказала мне. Он и виду не подаст, не-а. Только пойдет и застрелится. Ну вот как ты думаешь, что я должна была делать, Дел?! Не давай ему эту запись.

– Разбежалась, – фыркнула я. – Он ее первым делом потребует.

– Что хочешь придумай. Не давай. Я серьезно. Он больше всего боится, что та история всплывет. Пожалей мужика. Это мы с тобой нахалки, а он из другого теста. Впрочем, все порядочные мужчины такие. На иного глядишь – вот уж кто должен каждый день в зеркале видеть венец творения. А он робеет. И Август такой же.