Дальше живите сами

Я думаю, что стану отцом, и меня это не греет. Я понимаю, что должен радоваться, возможно, я даже буду радоваться, совсем скоро, когда соберусь с силами, но пока я пребываю в каком-то оцепенении, а под кожурой оцепенения есть еще толстый желеобразный слой страха. Если взрезать это слизистое желе, обнаружится пульсирующий сгусток ярости и сожалений. Мы договаривались быть семьей, мы любили друг друга, наши родители пожимали друг другу руки, мы заказывали оркестр и угощение для гостей, мы произносили брачные клятвы, но теперь Джен будет жить в одном месте, я в другом, а наш ребенок, этот непонятно откуда взявшийся плод неудавшегося брака, будет жить в доме без сестер и братьев — за что отдельное спасибо его никчемному бесплодному отчиму, — и будет летать от одного родителя к другому, точно пинг-понговый шарик, завися не от своих желаний, а от наших расписаний. Он вырастет неуверенным в себе тихоней, которому трудно будет найти свое место в жизни. Лет в тринадцать он заведет себе черный прикид, попробует наркоту и пристрастится к журналам, посвященным огнестрельному оружию. Из нас двоих он всегда будет любить Джен больше, чем меня, и мне это будет обидно — учитывая привходящие обстоятельства. Раньше я так хотел быть отцом, но не сейчас, не при нынешнем раскладе, не при подтасованных против меня картах. Если мне суждено еще раз жениться, тогда, конечно, есть смысл заводить ребенка, но ребенок, который растет сейчас внутри Джен, моя плоть и кровь, не даст мне освободиться от Джен и Уэйда, не даст начать новую жизнь. А если все-таки у меня еще будут дети — в другом браке, с другой женщиной, — этот ребенок будет ревновать, будет чувствовать себя обделенным отцовским вниманием, и это подтолкнет его к отчиму, к этому никчемному человечишке, который уже украл у меня дом и жену, и будь я проклят, если отдам ему еще и этого нерожденного ребенка — так, за здоро́во живешь! Да, но в суде у него будет преимущество: совместное проживание. Зато все мои мечты о том, чтобы переехать куда-то в другое место и начать жизнь заново, придется похоронить, потому что я буду отцом, каким-никаким, уж не знаю, хорошим или плохим, но точно не из тех, кто сваливает на другой конец страны и посылает ребенку конвертики с тремя строчками и десятидолларовой бумажкой внутри. Так, а ведь теперь, помимо алиментов для Джен, мне придется еще и за ребенка платить… ничего себе нагрузочка, особенно учитывая мое нынешнее финансовое положение, но тут уж никуда не денешься, поскольку я стану отцом, я скоро стану отцом, я неизбежно стану отцом… Я должен радоваться, сиять, прыгать от счастья, считать, что это подарок судьбы… должен объявить о своем счастье во всеуслышание, обниматься, целоваться, выставить угощенье, выложить сигары, придумывать имена, но жена у меня оказалась шлюхой, и никакой радости в душе нет, момент омрачен, я в полном отчаянии, и это нечестно, несправедливо, ни я, ни мой ребенок этого не заслужили, и, как только он подрастет, я посажу его рядышком и объясню, что ни в чем не виноват, что это она, только она устроила нам с ним такую жизнь.

Пока я прокручиваю все это в уме, другая часть моего сознания невольно любуется Джен, потому что она чудо как хороша в этом синем платье и знает, как ей идет это платье, и я не могу поверить, что она больше не моя, что я не могу до нее дотронуться, не могу обнять, а ведь больше всего на свете я сейчас хочу задрать подол этого платья, войти в нее и оставаться там, покуда все не переменится, не вернется на круги своя, покуда мы снова не станем одной семьей…

Ее вкус… ее запах… ее кожа… Я думаю обо всем этом и одновременно пытаюсь вычислить, чего хочет она сама. Быть может, ребенок заставил ее пересмотреть свои планы? Может, она хочет расстаться с Уэйдом и вернуть меня? Может, она и приехала, чтобы прощупать, как я отнесусь к такому предложению?.. Когда мы потеряли первого ребенка и выяснилось, что у Джен мало шансов на повторную беременность, из наших отношений что-то ушло, наступила пустота… Но вот теперь будет еще ребенок… Это шанс?.. Увы, сделанного не воротишь, Уэйд был в моей постели, Уэйд был в Джен… Шансов у нас нет.

Такие-то мысли меня обуревали. Точнее, мыслей и обрывков мыслей было куда больше, в миллион раз больше, и это лишь краткое их изложение.

— Жаль, что это произошло сейчас, а не раньше… до того как вы с Уэйдом… — говорю я, и это, в сущности, и есть ответ на ее вопрос.

Джен начинает плакать. Беззвучно, как статуи Девы Марии, которые вечно льют слезы в деревушках Южной Америки.

— Я знаю, — тихонько, дрожащими губами произносит она. — Мне тоже жаль.