Дальгрен

На плоской скале (один провал выровнен бетоном) – строение из черных камней, скругленных и размером с голову, вплетенных в паутину белого раствора. Над многокрылым строением возвышалась квадратная башня с зубчатым балконом такого же черного камня. Строение невелико; башня – и трех этажей в высоту не наберется. Сводчатые окна, закрытые рифленым стеклом, глубоко утоплены и до того узки, что ему сквозь такое, пожалуй, и не вылезти.

Большой кривой двор перед фасадом с двух сторон огибала каменная стена по пояс.

На углу, в очках в черной оправе, каблуками рабочих сапог упираясь в деревянный шип, облокотившись на колени, обтянутые изгвазданным хаки комбинезона, сидел и читал «Вести» Джордж Харрисон.

Шкедт припал к земле.

По картинке защелкала листва.

Вогнав костяшки в землю, Шкедт подался вперед.

Листва пощекотала щеку.

Шкедт был напуган; Шкедт был заворожен. То, что вызвало эти чувства, покрыло ладони холодным потом.

Джордж снял очки, сунул в карман рубахи, слез со стены; широко расставив сапоги и запрокинув ладони к небу, потянулся. Хаки разбежалось веером складочек от бока до плеча.

(На корточках, наблюдая. Любопытство и тревога излились эдаким праведным беззвучным бубнежом: ладно, повеселились, и будет, но что за розыгрыш они задумали?)

Под металлическим небом – до того низким, что городские пожары обожгли и запятнали его, как дно алюминиевого котелка, – лицо Джорджа скривилось.

За брешью в стене (под которой, догадался Шкедт по одной лишь походке, были ступени) появилась Ланья – волосы, нос, подбородок, плечи.

– Эй, Джордж, – сказала она. – Опять здесь? Что, городская жизнь не греет?

Милли (она, что ли, все-таки в кусты?) с Ланьей не было.

– А? – слышен вдох, не слышно гласной; Джордж обернулся, когда она шагнула на верхнюю ступеньку. – Тош ‘час’, – («сейчас» или «часто», Шкедт не понял), – тут? – Второе «т» – почти «д», а последняя гласная со странным придыханием, от которого губы так и не оправились, раззявились и тяжко повисли, открыв зубы – и даже Шкедт разглядел, что они крупные, чистые и желтые. Как, дивился он, буквами и стандартными знаками элизий пришпилить эту искалеченную и иссеченную музыку к странице? Решил, что никак. – Гуляешь, значит, а? – Джордж рассмеялся и кивнул. – Я слышал, как ты играла, подумал се: придет-ка пить да’, – (или это «опять»?), – скажет мне привет.

– Привет! – Ланья тоже рассмеялась и тоже сунула руку в карман рубашки – убрала гармонику. – Я не всегда прихожу, – добавила она. (Ослышалась, догадался Шкедт, приняла «себе» с губно-зубным мусором в начале и почти проглоченным «б», за «всегда».) – Я тебя видела тут пару дней назад, но здоровались мы последний раз в баре. А чего ты сюда ходишь каждый день?

– На небо посмотреть… – пожал плечами Джордж. – Газетку почитать.

(Щиколотку жгло – тяжело сидеть на корточках. Шкедт сдвинул ногу – затрещали прутики. Но Джордж и Ланья не услышали.)

– Когда я в последний раз был в баре, – (Шкедт прислушался к мелодичной модуляции, катапультировавшей раскатистый бас в тенор на «я» и «баре». Ирония? Да. Но курсив, рассудил он, огрубил бы ее до простого сарказма), – мне случая не выпало поздороваться. Ты с друзьями убежала. – Джордж снова посмотрел в небо. – Ничего не видать в этой мутотени. Вообще ничего не видно.

– Джордж, – сказала Ланья, спиной привалившись к стене, кончики пальцев сунув в карманы джинсов, скрестив кроссовки, – конечно, из-за таких вопросов теряешь друзей, но… – (Шкедт вспомнил, что она и ему так говорила.) – Мне любопытно – я подумала, лучше я спрошу. Что у тебя было с этой девочкой – что там сняли в газете?

– Знаешь, – Джордж умолк, языком оттянул щеку вниз, слегка развернулся, руки в карманах, – когда меня первый раз спросили, я вызверился – жуть! Но друзей ты не потеряешь – меня уже слишком часто спрашивали.

Ланья поспешно прибавила:

– Я потому спросила, что мой мужик ее знает, и он…

Лицо у Джорджа стало странное.

– …мне про нее рассказывал… Я только поэтому. – Миг – и черты Ланьи отзеркалили гримасу, будто пытаясь понять. (У Шкедта тоже задергалось лицо.)

После паузы Джордж сказал:

– Ну чего, у меня ответ имеется.

– Какой?

Кругляши его костяшек выпятили ткань карманов цвета хаки.