Дальгрен

– Пацан, эй! Не туда! – Шкедт цапнул его за плечо.

Зашелестел ветер.

– Ой блин! – Бобби попятился, отдернул плечо. – Эй, я чуть не!.. – И потряс головой.

– Ты бы под ноги-то смотрел. Пошли.

Они шагнули в другой лифт.

Дверь натянула на них темноту.

Бобби, еще задыхаясь, нажал «17».

– Джун всегда на тебя ябедничает?

– Еще как… ну, не всегда.

– А в последний раз на что не наябедничала?

– А тебе-то что?

– Просто любопытно.

Двери открылись. Возникший из темноты Бобби ладонью обхватывал окованное запястье и гладил неровные бусины.

* * *

– Прямо не знаю, – объявила миссис Ричардс, когда они вошли, – что сначала тащить – крупное или мелочи. Я как-то не очень хорошо обдумала. Мне казалось, раз мы переезжаем внутри дома, все будет просто.

– Я хочу свою старую комнату!

– Это как, голубчик? Мы переезжаем в новую квартиру.

– Она такая же; только наоборот. И голубая. Я хочу свою старую комнату.

– Ну конечно, голубчик. А ты думаешь, какая тебе достанется?

– Хотел, чтобы точно. – Бобби удалился по коридору. – Пойду вещи соберу.

– Спасибо, голубчик.

– Я начну с дивана и кроватей, миссис Ричардс. С ними сложнее всего; но как их поднимем, вы уже, считайте, и переехали, да?

– Хорошо. Но они же огромные!

– Я их разберу. Молоток и отвертка есть?

– Ну хорошо. Раз их надо тащить наверх, значит деваться некуда. Мне просто неудобно, что я так плохо все подготовила. Так, отвертка. И молоток. Вы точно сможете их потом собрать?

Когда он вернулся из кухни с инструментами, миссис Ричардс снимала постельное белье.

– Видите, мэм, – объяснил Шкедт, убирая матрас, – у больших кроватей рамы просто снимаются со спинок.

И однако, взявшись за работу, понял, что разобрать, перенести и снова собрать пять полноразмерных кроватей – это минимум два часа.

* * *

Он трудился уже час и тут (миссис Ричардс уже не раз поднялась и спустилась) услышал в гостиной голоса Джун и Бобби. Отложил отвертку, как раз когда Бобби сказал:

– Ты не наябедничала про это… и про Эдди; я не наябедничаю про твою фотку.

Шкедт вышел из спальни и встал под дверью гостиной.

Джун, спиной к нему, сунула руку в сервант. Под пальцами загремели приборы. Она обернулась с букетами тяжелых ложек и вилок в руках.

– Но все равно, – продолжал Бобби, стоявший у книжного шкафа, – зря ты свою сняла. – «Это» и «свою», очевидно, означали оптическую цепь у него на запястье; он предъявил руку сестре. – Эдди снял, и ты же помнишь, что было.

– Я просто испугалась, – парировала Джун. – Из-за остального. Если б ты ее у Эдди не украл, он бы тогда не…

– Я не крал!

– Он же ее тебе не дарил, правда?

– Я не крал, – заупрямился Бобби. – Если будешь говорить, что украл, я им скажу про твою грязную фотку…

– Она не грязная!

– Еще бы не грязная; была б не грязная, ты бы показала.

– Эй, – сказал Шкедт.

Дети обернулись.

– Эдди – это же ваш брат? А что с ним приключилось?

Они переглянулись.

Приборы снова зазвякали.

Бобби ладонью прикрыл бусины на запястье.

– Ладно, – сказал Шкедт. – И впрямь не мое дело.

– Ушел, – сказала Джун.

– Сбежал из дома, – сказал Бобби. – Но…

– …пару раз возвращался, – сказала Джун. – И творил что-то страшное. Маме было бы полегче, если б он не приходил вот так.

– Папа сказал, что убьет Эдди, если он опять вот так вернется…

– Бобби!

– Ну правда же. А мама закричала…

– Короче, не мое дело, – подытожил Шкедт. – Перенесем все из кухни, и ваша мать может готовить ужин… в новой квартире. – Прозвучало на редкость тупо. Интересно, где сейчас Эдди…

– Мы не знаем, – сказал Бобби (как-то раз в психбольнице такое выкинул один человек, и Шкедт потом десять часов верил, что остальные пациенты читают его мысли), – где сейчас Эдди. Он говорил, что поедет в другой город. Я хотел с ним. Но струсил.

Джун все сильнее конфузилась.

– Так, – сказал Шкедт, – тащи приборы. Бобби, займись книгами. Когда ваш отец вернется, нам останутся только ковры.

Почти все разобранное он выволок из квартиры, пару раз про себя отметив, что, вероятно, гром, грохот и скрежет вызывают не меньше смятения в обиталище Тринадцати, чем беготня по коридорам и стук в двери – у Ричардсов.

Он загрузил пружинное основание и спинки в лифт – рядом кротко шелестела пустая шахта, чьи двери, по видимости, открывались там, где останавливалась соседняя кабина.

Поездка во тьме, где только пружины, оранжевое число 19 перед глазами и собственное хриплое дыхание в ушах, странным образом успокоила его.

– В лифтах полагается ставить такие прокладки, когда мебель перевозишь, – укорила миссис Ричардс, поджидавшая его наверху в коридоре. – Ну, достать их некому. Ничего не поделаешь.

В новой квартире (час спустя) он собрал кроватные рамы и, переходя из комнаты в комнату, поставил пружинные основания – сидел на последнем, глядя на сложенный матрас на полу, и тут, прижимая к груди маленькую тумбочку, торчавшую вперед четырьмя ножками-рожками, вошла миссис Ричардс.

– Я, между прочим, не верила, что вы их сюда затащите! – вскричала она. – Вы и правда трудитесь как ненормальный! По-моему, вам пора отдохнуть.

Он сказал:

– Ага, я и отдыхаю, – и улыбнулся.